На Лене-реке

— Очень даже хочу, — ответил Андрей. Оживление Ольги передалось ему, и он был рад этому.

— Завязка истории относится к давним временам, — начала Ольга. — Мы учились вместе. Дружили. Когда кончили школу, наша дружба была уже всем известна. Как водится, над нами подшучивали, и все дальнейшее считалось уже делом решенным. И сами мы так же думали. Он кончил курсы метеорологов и уехал на Север на три года. При расставании клятв и обещаний не было, но, видимо, только потому, — Ольга улыбнулась своим воспоминаниям, — что они казались нам излишними. А когда он уехал, я вскоре поняла, что у меня к нему было только чувство детской дружбы — не больше. И я стала, вы понимаете, страдать за него… Смешно, не правда ли?

— Нет, это не смешно, скорее трогательно, — тихо произнес Андрей.

— Пусть так. Но мне временами было очень тяжело. Особенно тяжело было читать его письма… Потом он стал писать реже и, наконец, более полугода писем не было совсем. У меня немного отлегло от души. И вот сегодня, перед тем как идти сюда, мне подали письмо. От него. Я опаздывала и захватила письмо с собой нераспечатанным. Прочитала я его здесь, сидя в президиуме. И знаете, что было в письме?

Андрей посмотрел в ее сияющие глаза.

— Он полюбил другую… просит у меня, прощения! Вы понимаете, что было со мной? И сейчас у меня так хорошо на душе.

Ольга замолчала, улыбаясь безмятежной, детской улыбкой.

— Наверное, и еще кто-нибудь порадуется с вами этому письму? — спросил Андрей и неожиданно для себя почувствовал что-то вроде зависти к тому, кто может разделить с нею эту радость.

— Нет, нет, — весело замотала головой Ольга, — наверное, потому мне так легко сейчас, что этот «кто-нибудь» еще только в будущем, в мечтах…

Раздался третий звонок, раздвинулся занавес, и начался спектакль.

2

После работы Калугин позвонил домой и предупредил жену, что вернется позже обычного.

— Что так? — спросила жена.

— Александр Тихонович просил к половине седьмого в партбюро зайти.

— Успел бы пообедать. Поди, долго заседать будете?

— Неохота взад-вперед шагать. Мороз-то сегодня с ветром. Да еще дело одно есть. К Парамоновым зайти надо. Татьяна последнее время ровно не в себе.

— Что-то ты часто стал солдаток навещать, — подзадорила жена.

— Какие наши года, еще и полсотни не стукнуло. Дело молодое, — отшутился Михаил Петрович и напомнил: — Часов в восемь, поди, доберусь домой. Ты там припаси чего-нибудь погреться.

— Ишь ты, знать, в гостях веселей, а дома сытней, — засмеялась жена и повесила трубку.

Калугин уже несколько дней собирался зайти к Тане Парамоновой. Не он один, все в цехе замечали, что за последние дни она осунулась и побледнела, не то что смеяться, и разговаривать почти перестала. Произошло это вскоре после того, как в заготовочном стали, по ее предложению, работать звеньями. Звено Тани было одно из лучших.

«Устает, — думал Калугин, — работа напряженная, а у нее и дома хлопот через край». И он, не говоря ничего Тане, задумал помочь ей. Навел необходимые справки — оказалось, дело это осуществить можно. Шел и думал, что порадует Таню, все ей полегче будет.

Уже возле дома Парамоновых он встретил только что вышедших оттуда Надю Зеленцову с подругой.

«Урожай сегодня на гостей Татьяне».

В квартире у Тани и без гостей было людно. Сама Таня на кухне готовила обед и вышла к гостю в фартуке и с засученными рукавами. Наташа тоже хлопотала на кухне, перетирая вымытую посуду. Мальчуганы, все трое, взгромоздились на стулья и, навалившись животами на стол, рассматривали картинки в какой-то толстой книге.

— Раздевайтесь, Михаил Петрович, — приветливо сказала Таня. — Федя! — окликнула она подростка, который только что принес на кухню охапку мелко наколотых дров. — Подай из спальни стул Михаилу Петровичу. Садитесь, пожалуйста. Я сейчас.

Она скрылась на кухню, и через тонкую, неплотно прикрытую дверь было слышно, как она наставляла своих помощников.

— Ты, Федя, поддерживай огонь, подкладывай помаленьку, большого жара не разводи, а ты, Наташа, вставай на табуретку и смотри за кастрюлькой, как молоко начнет подниматься, мне скажешь.

— Сейчас вас горячим чайком напою, наверно, перемерзли, мороз сегодня сердитый, — сказала Таня, выходя из кухни.

— Спасибо, Танюша, чаевничать некогда — в партбюро сегодня вызывают. Я ненадолго зашел. Разговор у меня к тебе есть… Дело серьезное, не знаю, как посмотришь, только, по-моему, облегчение тебе будет, значит, так и надо сделать.

По необычной для Калугина сбивчивости речи и неопределенности выражений Таня поняла, что он сам не вполне уверен в том, в чем будет убеждать ее. И она, немного обеспокоенная, молча ожидала, что скажет Михаил Петрович.

— Садись, Татьяна Петровна, поговорим по душам, — начал Михаил Петрович и остановился, не мог сразу подобрать слова, чтобы высказать свое предложение. — Вот вижу я, Татьяна Петровна…

«Да что он меня вдруг величать начал, всегда по имени звал», — уже всерьез обеспокоилась Таня.