На Лене-реке

— Здравствуйте, Прокопий Захарович! — обратился Перов к мастеру. — Присаживайтесь. Что это у вас за неприятность получилась с партией № 128?

Перов умышленно сказал «у вас» и даже подчеркнул это слово. Чебутыркин кинул на Перова быстрый взгляд и тут же опустил глаза.

— Не знаю, что и подумать, Андрей Николаевич. Все вот, как бы так, делал точно по вашему указанию, как было тут у меня записано. Думаю, не лишнего ли кислоты в барабан велели дать.

— При чем же тут кислота в барабане, Прокопий Захарович? Товар-то ведь перегрет, сварен, попросту говоря.

Андрей вынул из кармана и положил на стол лоскут.

— Видите. Еще бы немного сильнее подогреть, и вся партия, все сто кож, пошла бы в брак. И теперь будет резкое снижение сортности. Хороша получилась опытная партия! За такие дела отвечать придется. Вам первому, а за вами и мне.

Чебутыркина передернуло.

— А мне-то почему? — вырвалось у него.

— Почему? — повторил Перов. — Как это почему? Вы же мастер, каждую партию после мягчения проверять должны, а вы такое дело проглядели… И мне за вас достанется, — как бы в раздумье произнес Андрей. — Почему за мастером не смотрел? Кстати, кто из рабочих делал фасонировку этой партии после мягчения?

— Совсем не делали, Андрей Николаевич, — ответил мастер и заторопился объяснить: — Вынули товар из гашпиля поздно, ну я и разрешил прямо в барабан загружать. А то бы не управиться рабочим до конца смены.

Теперь у Перова сложилось твердое убеждение, что дело нечисто, но, не подавая вида, он по-прежнему сдержанно произнес:

— Вот видите, и тут нехорошо для вас получается. Все как будто нарочно подстроено.

У Чебутыркина забегали глаза и покраснели уши.

— Так как же нарочно, неужели такое дело нарочно? — забормотал он. — Когда товар в барабан загружали, ничего же я не знал, — вырвалось у него.

— А когда вы узнали? — Андрей посмотрел на него коротким, но пристальным взглядом.

— Да вот утром, сегодня… Как в цех пришел, так и узнал, — спохватился Чебутыркин.

— Да, нехорошая история получилась, — сказал Перов и уже официальным тоном продолжал: — Попрошу написать подробный рапорт на мое имя с объяснением причин происшествия.

Подав ошеломленному Чебутыркину лист бумаги, Перов отправился к директору.

Дверь давно уже захлопнулась за Перовым, а Чебутыркин все еще остолбенело смотрел ему вслед.

— «Напишите объяснение»! Легко сказать — напишите, а что напишешь? Причина? Ясно, что за причина. Не послушался подлец этот, сделал по-своему.

Чебутыркин опасливо оглянулся, как будто кто мог подслушать его мысли.

Попробуй напиши. Кто поверит? Если и поверят, скажут: «Почему сразу не пришел и не предупредил?» Стало быть, про разговор с Мишкой молчать надо. А этого не скажешь, чем доказать, что это Мишкиных рук дело… Если же Мишка расскажет, кто такой Чебутыркин, Мишке поверят… И опять вся вина на Чебутыркина.

— Подлец, подлец, — шептал Чебутыркин, судорожно сжимая сухонькие кулачки, — заварил кашу, а мне расхлебывать.

«Для тебя, старина, стараюсь», — вспомнил он ухмыляющуюся Мишкину рожу, — Постарался, чтоб тебе сквозь землю провалиться!»

Однако писать надо.

В объяснении пришлось упирать на особую занятость в этот день и на то, что понадеялся на дежурившую у гашпиля опытную работницу Анну Королеву.

4

Кравцов вышел из управления не в духе. Заводской «газик» ожидал его у подъезда. С трудом протиснув свое длинное тело, Кравцов уселся на переднее сиденье и резко захлопнул дверцу.

— На квартиру, — отрывисто бросил он шоферу. «Нелепая история, — Кравцов пожал плечами. — И он же, оказывается, виноват».

Правда, он хорошо ответил начальнику управления: «Массовое изготовление скороспелых специалистов — вот истинная причина подобных происшествий». Но Самоходов был сегодня недопустимо резок. В таком тоне он с ним, Кравцовым, никогда не разговаривал.

Правда, в конце концов он понял, что виноват именно этот самонадеянный мальчишка Перов.

Ну, комиссия разберется… Напрасно только начальник управления включил в состав комиссии Парамонова. Это такой же верхогляд. А в конечном счете он, Кравцов, совершил непроходимую глупость, согласившись принять этот невероятно хлопотный завод…

Кравцов превыше всего ценил спокойствие. «Именно спокойствие характеризует истинно цивилизованного человека», — говорил он.

«Руководитель не должен ошибаться», — часто повторял он. Но понимал этот тезис своеобразно. К любому проявлению инициативы он относился настороженно. Технический риск отвергал в принципе: «Рисковать бессмысленно, так как за полезное дело далеко не всегда похвалят, а за неудачное, плохое, уж почти наверняка накажут». Именно поэтому он был убежденным противником всяких новшеств и не любил менять приемы и методы работы.

Но с каждым днем выдерживать этот принцип становилось все труднее и труднее. И Кравцов все чаще подумывал, как бы освободиться от работы на заводе и перейти обратно в управление, откуда полгода назад его направили на завод.

Ему казалось, что работать в управлении значительно спокойнее.

Не дождавшись директора, Андрей, хмурый и расстроенный, отправился домой.