— Шесть дней тому назад, — безжалостно спокойно уточнила Ольга (уж лучше бы она кричала на него). — А вам известно, что ежедневно перед началом съемки вы обязаны проверять место нуля на своем кипрегеле. Это основа основ в геодезической практике.
— Я раньше так и делал, — глухо сказал Подымахин. — Вот только на этот раз не сделал… Да и все геодезисты считают это пустой формальностью.
— А теперь вы тоже считаете это пустой формальностью? — спросила Ольга и, посмотрев в упор на понурившегося Подымахина, встретилась с пристальным взглядом Максима. Впрочем, Максим тотчас же отвел глаза в сторону и сам отошел подальше от Ольги и Подымахина.
«Что это его так заинтересовало? — шевельнулось у Ольги подозрение, но тут же она подумала: — А может быть, его вовсе не кипрегель интересует?..»
— О вашей халатности я доложу Сергею Кузьмичу, — сказала Ольга, — а вам предлагаю съемку по квадратам пять, шесть и семь сделать заново… И еще хочу посоветовать: поторопитесь с выполнением этой работы. Так будет лучше, учитывая предстоящую вашу беседу с Сергеем Кузьмичом.
И только после того, как, отчитав Подымахина, Ольга несколько успокоилась, дошло до ее сознания, что день встречи с Андреем опять отодвигается.
Пришел катер линейного участка, привез продукты бакенщику и письмо Максиму Щелчкову.
Егорка тотчас же помчался с письмом к Максиму. Дядя Максим не удивился письму, и когда взял его, то прежде всего осмотрел, хорошо ли запечатано, потом отошел в сторону и прочитал его. Егорка смотрел не отрываясь, но не понял, обрадовало письмо дядю Максима или огорчило. Лицо его осталось непроницаемым. Он только еще раз не спеша перечитал письмо, достал папиросу, неторопливо размял ее пальцами и, отойдя к догоравшему в сторонке костру, сунул свернутое трубочкой письмо в огонь, прикурил от вспыхнувшей бумаги и бросил ее в костер.
Подымахин и Егорка с удивлением наблюдали эту сцену.
— Отпустите на сегодня с работы, — обратился Максим к Подымахину. — Товарищи с пароходом будут. Надо на пристань, встретить.
— Как же вы поедете? — удивился Подымахин.
— Лодку у бакенщика возьму. Перебьюсь на ту сторону, а там на бечеве затянуться можно. Не шибко далеко — двенадцать километров.
— Вот, право, не знаю, — замялся Подымахин, — время дорого. Мы и так отстали.
— Работе ущерба не будет, — степенно возразил Максим. — Вот, орел, — он хлопнул Егорку по плечу, — походит за меня с рейкой.
— Ну, если так, — согласился Подымахин.
Максим быстрым шагом направился к сторожке, растолкал спящего деда Захара, сказал ему несколько слов и спустился по береговому откосу. В руках он нес весла, брезентовый плащ и шоферские очки-консервы. Три лодки деда Захара, привязанные к забитым в песок кольям, покачивались на легкой волне. Максим облюбовал двухместную лодочку, отвязал ее, вставил весла в уключины и быстро погнал лодку поперек течения.
Вернулся он после захода солнца уже не один. На корме сидел высокий мужчина в сером плаще, из-под которого виднелся темный костюм военного покроя и высокие болотные сапоги.
Максим хотел пристать прямо у сторожки, но человек в плаще указал рукой на нижнюю оконечность острова, и лодка скользнула вдоль берега вниз по течению. Пристали в конце острова у отлогой песчаной косы. Максим ушел, а человек в сером плаще, взяв в руки кормовое весло, пристально наблюдал за кущей кустов на берегу.
Прошло около получаса. Плотные сумерки, заполнив речную долину, все гуще окутывали остров, очертания его словно растворились в темной речной глади. Только на западе, над гребнем гористого левого берега, светилась тонкая, постепенно бледневшая полоска.
Человек в лодке сидел, насторожившись, вслушиваясь в шорохи ночи. Это не мешало ему думать: настороженность была его нормальным состоянием, качеством, присущим его профессии.