Все уговоры Дуси были безуспешны, она искренне огорчилась. Иннокентий Аммосович тоже был заметно недоволен, но ничего не сказал, хотя в болезнь Саргыланы не поверил.
Саргылана и не была больна. Ей просто хотелось посидеть за дневником. Так она объясняла себе свое желание остаться дома, хотя истинная причина заключалась в том, что Саргылану встревожило странное знакомство Иннокентия Аммосовича. Она не могла забыть, как Джерготов, всегда такой самодовольно-степенный, смутился ее. Были же у него для этого какие-то причины.
После ухода товарищей Саргылана еще некоторое время полежала на койке, у нее действительно заболела голова, затем достала тетрадочку в клеенчатом переплете и, все еще лежа, стала перечитывать свои московские заметки.
«
Саргылана улыбнулась, вспомнив эту злосчастную прогулку. Теперь-то можно улыбаться. А тогда впору было плакать…
Под выходной уговорились поехать в парк. Лена, Настя и Коля зашли за Саргыланой и ее товарищами. Поехали в Сокольники. Сперва все было так хорошо. А потом Коля начал откровенно ухаживать за Саргыланой. Он просто не отходил от нее ни на шаг. Настя расстроилась и ушла. Ушла втихомолку; ее уход даже заметили не сразу. Вечер был испорчен. Лена и та расстроилась.
Два дня Саргылана молча переживала незаслуженную обиду, потом решилась и поговорила с Настей по душам. Коля перестал заходить в цех. Пошатнувшаяся дружба была восстановлена.
Вот и все. Ах, Настя, Настя! — и Саргылана снова улыбнулась… Знала бы она, сколько огорчений принесет ей в недалеком будущем эта прогулка, — не улыбалась бы. Но откуда было ей знать…
«Почти неделю ничего не записывала, совсем обленилась», — укорила себя Саргылана и поднялась с постели. Надо было занести в тетрадку сегодняшнее странное происшествие. Но когда Саргылана стала обдумывать, как записать, ее снова охватило то же неприятное чувство, которое она испытала под настойчивым взглядом незнакомца в сером костюме.
— Буду я еще тетрадку из-за него марать! — с сердцем произнесла она, спрятав дневник в чемодан.