На Лене-реке

— Это еще не деревья, — возразил Сергей Кузьмич. — Много лет пройдет, пока эти саженцы станут деревьями. Вы еще, возможно, доживете, — усмехнулся он, — а мне не придется отдыхать в их тени. Запоздали, прямо скажем, запоздали приленцы с озеленением. В здешнем суровом и чрезмерно сухом климате деревья растут медленно, очень медленно… Впрочем, климат со временем изменится, к этому и наша поездка имеет некоторое отношение… Не так ли, Ольга Григорьевна?

— Да, конечно, — рассеянно ответила Ольга, она была занята своими мыслями… Наконец-то она снова в Приленске… Как она обрадовалась, когда ее направили в эту поездку!..

Да уж если правду сказать, она сама попросилась. Посмотреть на родные места… Но только ли места родные влекли сюда Ольгу? Родственников у нее в Приленске не было: сестра вскоре после войны уехала на Дальний Восток. Но ведь не только же судьба родственников может волновать человека…

Сегодня утром она собралась поехать в Рабочую слободку… может быть, зайти на завод… но вот пришлось идти в обком. И хотя всю ночь Ольга терзалась сомнениями, идти или не идти на завод — может быть, лучше, если встреча произойдет «случайно», — и не могла прийти к определенному решению, теперь ей казалось очень обидным отодвигать встречу еще на несколько часов.

Еремеев поднялся навстречу вошедшим, поздоровался с каждым за руку и усадил их в кресла возле своего письменного стола.

— Мы вас давно ждем, — сказал Еремеев и, заметив недоуменные взгляды Ольги и Бориса, широко улыбнулся. — Наша могучая Лена давно вас ждет. Рассказывайте.

3

Только выйдя из кабинета Еремеева, Ольга по-настоящему поняла, для чего их всех пригласил к себе секретарь обкома. В том, что доложил ему руководитель экспедиционной группы, для Еремеева не было ничего нового. По замечаниям, которые он иногда вставлял, уточняя рассказ Сергея Кузьмича, было видно, как глубоко изучен им этот вопрос.

Дело было совсем в другом. Еремеев хотел проверить, уяснили ли они себе все значение предстоящих работ. И он помог им в этом.

Только теперь поняла Ольга, притом не умозрительно, а всем существом, что это не просто стройка грандиозного масштаба, а новая эпоха в жизни целого народа. «Коммунизм есть Советская власть плюс электрификация всей страны» — по-новому осмысливались теперь Ольгой давно знакомые крылатые ленинские слова…

«Чтобы понять величие этого дела, — вспомнила Ольга слова Еремеева, — надо оглянуться назад. Иногда это полезно. Чем была в прошлом якутская земля? — Помолчал и сам ответил: — Забытая и забитая колониальная окраина, самый несчастный, самый далекий, самый темный угол царской России, край, превращенный в ледяную каторжную тюрьму без решеток. Вот чем была наша якутская земля… Кем были якуты и другие народы Крайнего Севера?.. Подавленные и измученные бесправием племена, отданные на произвол и самоуправство жестоких и невежественных баев и тойонов. Вот кем были якуты и другие северные народы».

Еремеев встал из-за стола и подошел к огромной карте на стене кабинета.

«Люди рождались и росли в крае невиданных богатств, крае золота, пушнины, бескрайних лесов, могучих рек и полноводных озер, а жили в нищете и лишениях, голодали и мерзли. И на протяжении одной человеческой жизни — переход от нищеты и дикости к коммунизму…»

Вся эта сцена виделась Ольге как наяву. Задумавшись, она медленно шла по дощатым тротуарам и чувствовала, что ей так хорошо идти по серым, чуть прогибающимся доскам, и не могла понять, откуда это ощущение, и, наконец, поняла: именно по таким тротуарам ходила она в детстве и в юности — других в Приленске в то время не было.

В Рабочую слободку, к заводу, можно было проехать на автобусе, но Ольга пошла пешком. Бессознательно она старалась продлить состояние радостной взволнованности и тревожного ожидания.

Что ждало ее впереди?

«И какая я глупая, не глупая — просто нелепая… Ведь могла же я написать… ну просто сообщить, где я… если бы ответил, тогда и ехать… А если нет?.. Значит, все это только трусость, ко всему я еще и трусиха…»

Но Ольга напрасно укоряла себя. Конечно, это была не трусость. В этой осторожности было больше заботы о нем, чем о себе. Письмо обязывало к ответу, личная встреча не требовала этого.

В письме должны были быть слова, а значение слов у честного искреннего человека (а Андрея Ольга знала только таким) всегда определенно, и они обязывают того, кто их произнесет.

При личной встрече, тем более «случайной», таких определенных слов не требовалось.

«Ну просто непонятно, как можно надеяться. Что я для него? Девушка, которую он поцеловал два раза. Скольких он целовал за эти годы… да и не только целовал», — подумала Ольга с каким-то внезапным, удивившим ее самое ожесточением. И тут же остановила себя. Какое у нее право осуждать его?

— Ну и пусть, — сказала она вслух, как бы споря с кем-то, возражавшим ей, — а я все же пойду. Пойду!