На крыльях АДД

В этот момент я, наверное, похож на ученика, сидящего перед строгим экзаменатором. В руке у него секундомер. С каждой отсчитанной секундой все меньше и меньше остается шансов на благополучный исход. Решать надо быстро и точно. Иначе…

Скорее интуитивно, чем сознательно, сбавляю обороты левому мотору и в то же время прибавляю правому. Стрелка вариометра, качнувшись, клюнула вниз и нехотя возвратилась к нулю. Сбавляю еще левому и прибавляю правому. Теперь мы определенно снижаемся. Понемногу, но снижаемся. Даю полные обороты правому. Мотор ревёт, звенит, задыхается. Иного выхода нет. Убираю почти до отказа левый мотор. Вариометр показывает снижение — один метр в секунду. Это уже неплохо. У нас на приборе — пять тысяч метров. Хватит, чтобы дотянуть. Лишь бы только крутился левый. Если его остановить, широкие лопасти винта упрутся в воздух — и тогда…

Ладно, не будем гадать, что тогда, пора уже обрадовать штурмана. Щелкаю включателем переговорного устройства, вызываю радиста, говорю небрежно:

— Заяц, передай на КП: «Неисправен левый мотор. Бомбы сброшены, пытаемся дотянуть до ближайшего аэродрома». Все!

— Мотор?! — восклицает радист. — А что с мотором?

— Воспаление хитрости! — угрюмо констатирует штурман. — Брось, командир, не старайся!..

— О-о-о! — удивляется Заяц. — Смотрите-ка, и в самом деле все крыло в масле!

Штурман недоверчиво хмыкает:

— Эх, Заяц, Заяц, и ты туда же! Да что я, маленький, что ли? Обманите свою бабушку!

— Ну ладно, хватит! — вмешиваюсь я. — Прекратите разговоры! Мы сейчас идем на правом моторе. Левый в любую минуту может остановиться. Тогда будем прыгать. Приготовьтесь, Николай Гаврилович, проложите курс на ближайший аэродром. Выполняйте!

Мне слышно в наушниках, как судорожно вздохнул штурман, освобождаясь от нестерпимого груза совершенной ошибки. Кажется, нам всем повезло в этом полете именно благодаря рассеянности штурмана.

В блеклом сумраке белой ночи я осторожно посадил машину на бетонную полосу какого-то пустующего аэродрома. И первое, что мы сделали, когда вылезли из самолета, от души обняли Евсеева.

— А вы все-таки свое слово сдержали, товарищ гвардии капитан! — сказал радист.

— Какое? — спросил штурман.

— А как же — отличились!

Ах да! Гм… — только и смог ответить Евсеев на эту двусмысленную похвалу.

МЫ ПОБИВАЕМ РЕКОРД

Начальник штаба полка, коренастый, с добродушнейшим лицом гвардии подполковник Шевчук, давая летному составу боевое задание, сказал:

— Этим рейдом мы должны убить двух зайцев: во-первых, нанести поражение скоплению вражеских танков в районе Константиновки и, во-вторых, потренироваться на дальние полеты. Прошу развернуть карты.

Штурманы раскрыли планшеты. Константиновка — это на юге, в районе Донбасса, под Горловкой. От нас — 900 километров. А до Кенигсберга — 1200.

Толкаю Евсеева.

— Дай-ка взглянуть.

Наш маршрут пролегает над территорией, не занятой противником. Пролетев две трети пути вдоль линии фронта почти строго на юг, мы затем развернемся на запад и пересечем фронт.

Да, полет трудный. И туда и обратно — при сильном боковом ветре. Одна надежда — на экономичную эксплуатацию моторов. Эх, если бы можно было подобрать правильные дозы газовой смеси! Но эти злосчастные газоанализаторы по-прежнему оставались для нас «белым пятном».

— Экипажам прошу учесть, — продолжал начальник штаба, — что на этот раз в баки ваших самолетов бензина будет залито на шесть часов полета плюс двадцать пять процентов аэронавигационного запаса. И потому блуждать не рекомендуется.

Взлетели мы засветло. Но от этого нам было не легче. Густая мгла непроницаемой стеной застилала все вокруг. Едва оторвавшись от земли, мы повисли в каком-то неопределенном пространстве.

Эти секунды самые неприятные. Пока самолет разбегается, ты еще видишь дальний край аэродрома: капониры, опушку леса, И вдруг все это, промчавшись под крылом, исчезает. А впереди мгла! Ты лихорадочно ищешь, за что бы зацепиться взглядом, чтобы по этому предмету сориентировать машину, но ничего не находишь. И тогда в оглушительном реве моторов тебе начинают слышаться тревожные нотки. Может быть, у самолета уже крен и он валится к земле?

Слева под ребрами: ёк! ёк!.. Тогда, мысленно плюнув на горизонт, которого не видно, ты опускаешь голову и впиваешься взглядом в приборы. И тут же перестает щекотать под ребрами. Все нормально! Самолет набирает высоту. Никакого крена нет. И уже в сознании вспыхивает искоркой хвастливая мысль: «Вот он какой я! Как хорошо взлетел!..»

Все эти чувства, самые что ни на есть противоречивые, промелькнут в сознании за какую-то ничтожную долю секунды, встряхнут тебя всего с головы до ног и придадут такой острый вкус к жизни, какой едва ли испытает тот, кто не ходит рядом со смертельной опасностью.

На высоте четырех километров мы надеваем кислородные маски. На высоте пяти я плотнее застегиваю комбинезон: холодно.