На краю света

«Щелочка, наверное, сделана для нитки, — думаю я и кое-как пропихиваю в нее свободный конец намотанной на шпульку нитки. — А может быть, это надо было как-нибудь по-другому сделать?»

Я обшариваю все ящики машины. Не завалилось ли где-нибудь руководство? Но руководства нигде нет. В ящиках лежат гвозди, револьверные патроны, куски кожи, банки от лыжной мази.

Я запихиваю челнок обратно, наугад подкручиваю какие-то винтики и опять пробую шить. Теперь нитка рвется сразу, как только я начинаю работать ногами.

Опять ничего не выходит.

Я сижу в кают-компании около машины и с горечью думаю: неужели нельзя было изобрести эту штуку попроще и так, чтобы она шила? Я опять вытаскиваю челнок, со злостью верчу его в руках, совершенно не понимая, что же мне с ним делать.

Снова я вынимаю из челнока шпульку. Нет, все, кажется, в порядке. Может быть, неправильно вставлена иголка? Нет, кажется, и здесь все в порядке.

Так проходит полдня. Я хожу по комнатам и у всех спрашиваю: не умеет ли кто-нибудь шить на ножной швейной машине?

Оказывается, что все, кроме меня, умеют. Все по очереди подходят к машине, бойко садятся, начинают топать по педали ногами, машина взвизгивает, нитка рвется. Тогда оказывается, что шить никто не умеет.

Около машины собирается целая толпа обескураженных людей. Проклятая машина стоит, как ни в чем не бывало.

— Надо смазать, — неуверенно говорит один.

— Смазка ни при чем, — угрюмо отзывается другой.

— Хорошо бы ее, чорта, разобрать и посмотреть, что там у нее внутри. Наверное, что-нибудь соскочило.

— Конечно, разобрать! Нечего на нее смотреть!

Гриша Быстров пробивается к машине, расталкивает столпившихся зимовщиков. Он роется в карманах, достает целый набор отверток, сверл, плоскогубцев, осматривает машину, садится перед нею на табуретку.

— Допустим, — говорит Гриша, ловко орудуя отверткой, — допустим, что мы изобретаем ножную швейную машину. Что мы должны иметь в виду? Чтобы машина шила. Так? Значит, она должна скреплять нитками два куска материи. Как же это сделать? — Он отвинчивает какие-то крышки, снимает их, и мы с удивлением видим валики, колесики, кулачки, покрытые маслом и косматой пылью. — Движенья ноги, — продолжает Гриша, — надо передать иголке. Для этого нам будет служить вот этот вал. Вал в порядке. Так, так…

— Нечего тут колдовать, — говорит Вася Гуткин, — давайте, запросим по радио какую-нибудь женщину. Так, мол, и так: не шьет — и все тут! Можно с оплаченным ответом. Слов сто ей дать, пусть напишет. А так только совсем сломаем.

— Можно мою маму запросить, — поспешно говорит Желтобрюх. — Она сразу ответит. У нее хорошая ножная машина.

— Да и мою можно, моя тоже умеет шить. Только у моей ручная машина, — пожалуй, ничего не выйдет.

— Погодите, погодите, — бормочет Гриша. — Мы на верном пути. Знаю я вас, вам просто хочется лишнее радио домой послать. Сейчас мы ее изобретем. Это что такое? — Он вынимает какую-то плоскую, изогнутую крючком планочку. — Это эксцентрик. Для чего он? — Гриша ковыряется во внутренностях машины, поворачивает колесо. — Ага! Знаю! Это натягивать нитку. Пойдем дальше, тут все в порядке.

Наконец он добирается до самого главного — до механизма челнока и иголки.

— Тут надо ухо держать востро, — говорит Гриша. — Вся хитрость во взаимодействии иголки и челнока. Иголка у нас ходит сверху вниз. Это уже изобретено. Надо теперь дать горизонтальное движение челноку. Как бы это сделать? — Он копается в каких-то валиках и рычажках. — А ну-ка, дай ходу!

Я осторожно наклоняю педаль.

— Так! — кричит Гриша. — Давай еще! Ну, конечно, все дело в челноке!

— Я это еще с самого начала знал, что в челноке, — смело говорю я.

Гриша вынимает челнок, вытаскивает из него маленькую шпулечку.

— Кто же это ее так запихал? — с возмущением спрашивает Гриша.

Я молчу.

— Что же, разве трудно было догадаться, что нитка должна разматываться справа налево? А у вас что? А потом — это что такое? Ведь нитку надо же было опять протянуть сюда, в тупой конец челнока! Вот так. Здесь даже и планочка специально для этого припаяна.

Гриша снова закладывает шпульку в лодочку и одним движением протягивает нитку и через щелочку и под планку.

Машина вновь собрана, под никелированную ножку подложена простыня.

— Полный вперед! — командует Гриша.

Я работаю ногами, как велосипедист

— Идет, идет!

— Шьет! Ребята, шьет!

— Пожалуйте патент! — кричит Гриша, размахивая плоскогубцами.

Машина изобретена.

Странички из дневника

22 октября, воскресенье. Вот и наступила полярная ночь. Все как-то не верилось, что настанет такой день, когда не будет ни утра, ни дня, ни вечера, а будет одна только ночь — все время ночь, — и солнце совсем не взойдет.

А вот сегодня оно уже не взошло. Только в полдень слабая тусклая заря чуть осветила краешек неба и погасла.

Весело гудит огонь в моей печке, заделаны все дырочки и щелочки в окне, войлоком обита наружная стена, повешена на окно занавеска.