На краю света

«Наконец вас заметили точка Слышали вас от Канина носа точка Лед в бухте примерно семь баллов запятая лед мелкобитый точка Где вы ваше место точка Есть ли у вас короткие волны назначьте время работы с вами точка».

— А это много льда — семь баллов? — быстро спросил Боря Линев.

— Семь баллов, — оттопырив нижнюю губу, важно сказал Ромашников, — это значит, что семь десятых всего водного пространства покрыто льдом. Понятно?

— Так это же гроб!

— Ничего не гроб. Лед-то какой? Сказано — мелкобитый. Такой-то лед «Таймыр» распихает, как орешки. Это ерунда.

— Ничего себе ерунда — семь десятых водного пространства! — возмутился Гриша Быстров. — Как раз через эти-то семь десятых, может, и не пробьемся. Вот получится глупая история. Собрались, распрощались, поплыли, а потом через месяц назад. Здравствуйте, пожалуйста, вот и мы. Вернулись с зимовки. Прямо позор.

— А вдруг так! — кричит Боря Линев. — Слушайте, ребята! Вдруг так: подходим к Нордбруку — лед. Туда, сюда — ни в какую. Ведь октябрь! Постоим дня два, нас и заморозит. Зимовать на «Таймыре». А?

Борю Линева перебивает Боря Маленький:

— Я тогда свою Амфибию…собрал, поставил на лыжи, заправился. Контакт! Есть контакт! И — пошел в Архангельск. Через десять часов — пожалте бриться. Прилетел — сейчас на вокзал…

— Это кто же тебе, интересно, твою Амфибию-то даст? — говорит незаметно вошедший в кают-компанию летчик Шорохов. — Видали вы короля воздуха? Собрал, контакт, и — пожалте бриться — полетел!

— Ну, ладно, — быстро соглашается Боря Маленький. — Не дадите, и не надо. Мы с Линевым на собаках уйдем.

Боря Линев звонко хлопает себя по лбу.

— Верно, Борька, на собаках! Сделаем нарты. Ружья возьмем и пошли чесать.

— И я с вами, — взмолился Ромашников.

— А ты-то зачем? Ты на «Таймыре» оставайся. Лед-то ведь какой? Мелкобитый. Такой-то лед вы с «Таймыром» как орешки распихаете. Да и на что ты нам нужен?

— Я вам буду погоду предсказывать.

— А на черта нам твоя погода? Нет уж, сиди на «Таймыре» и предсказывай свою погоду. А то тебя еще тащить придется. Ты на лыжах-то ходить умеешь?

— Ну, не умею.

— А стрелять умеешь?

— Зачем мне стрелять? Стрелять ты будешь, ты каюр.

— Нет, умеешь? Скажи, умеешь?

— Наверное, сумею. Дурацкое дело не хитрое. Нажал там чего-нибудь, он и выстрелит.

— Это кто он?

— Ну, кто? Порох, дробник, или как он там у вас называется? Этот, который сразу многими стреляет? Дробник?

— Дро-о-о-бник? — Боря Линев даже встал. — Дробник? Нет, вы слыхали? Многими который! Дробник! Пошел вон отсюда! Братцы, гоните его к чертям собачьим! Он нас опозорит. За борт его!

На Ромашникова накинулось несколько человек.

— Просить Наумыча отправить его назад!

— Запереть в трюме и не показывать старым зимовщикам до самой последней минуты!

— Нет, ты скажи, как ты в зимовщики попал? — не унимался Боря Линев. — Ты, может, и плавать не умеешь?

— Ну, не умею. Я же не в Крым еду, не на курорт. Плавай, пожалуйста, если тебе это нравится, а я лучше буду с берега смотреть. Только я думаю, что и ты долго в этой воде не проплаваешь.

— Ну и полярник! — захохотал Боря Линев. — Ай да полярник! Нет, как ты попал? Тебе же надо бы на бахче арбузы караулить, а ты — в Арктику.

Романтиков обиделся:

— Ну, это кто чем работает. Тебе если голову отрезать, так ни ты ни твои собаки, наверное, не заметят даже, что у тебя башки нет. Тебе, конечно, трудновато понять — зачем люди едут в Арктику. Я, например, еду не для того, чтобы стрелять, плавать и кататься на лыжах. У меня работа поважнее есть. А вот..

Долго бы еще, наверное, шла перебранка, если бы не помешали нежданые гости.

Световой люк в потолке каюты был открыт. Вдруг из люка упали на стол три маленькие серенькие птички. Они разбежались по столу, вспорхнули и заметались по кают-компании, натыкаясь на стены, шкафы, ударяясь о зеркала.

— Лови! — закричал Боря Маленький.

С громкими криками все бросились ловить птичек. Поднялся страшный гвалт, толкотня, хохот. Птичек ловили шапками, шарфами, даже скатертью.

Наконец поймали. Боря Линев взял одну из птичек, повертел ее в руках, растянул крылышки, подул в перья.

— Пуночки, — важно сказал он. — Из семейства воробьиных. Наверно, домой летели и отбились от стаи. Сейчас ведь как раз осенний перелет.

Мы посадили пуночек в стеклянный шкаф, покрошили им хлеба. Птички забились по углам, нахохлились, спрятали головки под крыло и заснули.

Мыс Флора

Утром 30 сентября меня разбудил громкий крик:

— Безбородов, земля!

В дверях каюты стоял Ромашников. Вид у него был такой, точно мы идем ко дну.

— Земля! Подходим! Скорее!

— Какая земля? Вы с ума сошли!

— Земля! Земля! Вставайте!

Ромашников исчез. Сбросив одеяло, я торопливо стал натягивать носки, фуфайку, сапоги и, наскоро одевшись, выбежал на палубу.