На краю света

Оказалось, что в некоторых местах течения скорее трамвая.

У мыса Орлова, например, течение несет корабли со скоростью 15 километров в час, в Мезенском заливе скорость течений 8¹/₂ километров, в самом горле моря — около 7 километров в час.

Ученые составили атлас приливо-отливных течений, таблицы и карты.

С тех пор на каждом судне, которое уходит из Архангельска, лежит в штурманской рубке советский атлас течений Белого моря. Уверенно и смело водят теперь капитаны по этим гиблым местам свои корабли.

И на «Таймыре» есть атлас течений. Наш курс проложен с таким расчетом, что течения даже помогают нам итти, подгоняют наше судно.

— Вот только качает, конечно, здесь здорово. От этого уж никуда не денешься, — посмеивается Иван Савелич. — Ну, ничего. Потерпите немного. Теперь скоро выйдем в Баренцово море, там, может, полегче будет. Там простора больше, а на просторе и волна мягче.

В 4 часа 30 минут, ровно за сутки, мы прошли пятую часть пути до острова Гукера — двести миль.

В кают-компании Иван Савелич повесил карту. Вырезанный из картона маленький синий кораблик — наш ледокол — огибает на ней мыс Канин Нос.

Синий кораблик жмется к берегу, и даже непонятно, как это нам не видно земли, — ведь здесь, на карте, от кораблика до берега каких-нибудь два вершка.

Почти всегда корабли идут на Землю Франца-Иосифа кружным путем — добираются сначала до Новой Земли, потом плывут на север под защитой ее берегов, и только у мыса Желания, у самой северной точки Новой Земли, отрываются от берега и идут открытым морем.

А мы идем напрямик. Красным карандашом на карте прочерчена линия прямо от Канина Носа до Земли Франца-Иосифа. Это наш курс. Капитан «Таймыра» решил вести свой корабль самым ближним путем, и первый берег, который мы теперь увидим, будет берег Земли Франца-Иосифа.

У карты стоят два человека. Оба в толстых кожаных штанах, в высоких сапогах, в плотных фуфайках.

Один — долговязый, вихрастый, со свежим румяным лицом. Это борт-механик Боря Маленький. Другой низкорослый, чуть кривоногий, давно небритый. Это — летчик Шорохов. Лицо у него желтое, заспанное, злое.

Они рассматривают карту, ниточкой измеряют расстояния, гадают, сколько суток нам еще плыть до Земли Франца-Иосифа и как-то нас встретят старые зимовщики. Я сижу на диване и прислушиваюсь к их разговору.

— Поди, ждут, — усмехаясь говорит Шорохов, — уж, наверное, все глаза проглядели. За год-то надоели друг другу, как черти, перессорились, перегрызлись.

Боря Маленький удивленно поднимает брови.

— Почему же обязательно перегрызлись? Может, наоборот, очень мирно и хорошо жили. Ведь ничего неизвестно..

Шорохов снизу вверх смотрит на Борю Маленького.

— Молод еще, вот тебе и неизвестно, — ворчливо говорит он. — Неизвестно! Все очень хорошо известно. Как же это так люди могут целый год жить и не собачиться? Поживешь вот с мое, понюхаешь жизни, тогда узнаешь.

Боря Маленький пожимает плечами.

— Не понимаю, чего там ссориться? На Большой Земле из-за чего люди грызутся? Глядишь — квартиру один у другого отбивает, или зависть его гложет, что приятель себе новую шубу справил, или так просто от жадности — как бы где побольше нахапать. Вот и собачатся. А у нас жизнь будет как при коммунизме. — Он вдруг громко, по-мальчишески захохотал. — Нет, подумайте только, — ведь и верно, как при коммунизме! Денег у нас не будет. Во всем свете только нам деньги не нужны будут. На что нам деньги? Ничего не купишь, не продашь, ничего не украдешь. Зачем? Куда с краденым деваться? Моржам, что ли, продавать по дешевке? Нет, это прямо здорово! Ни воровства, ни злости, ни жадности! Верно, Григорий Афанасич? А?

— Все от человека зависит, — угрюмо сказал Шорохов и потер ладонью скрипящий подбородок. — Другой и сам не знает, чего ему надо, — только бы напакостить, наскандальничать. Конечно, за себя я ручаюсь. А другому в душу не влезешь, чужая душа — потемки. — Он искоса посмотрел на Борю Маленького. — Другой просто от мальчишества начнет беситься. К дисциплинке, к уважению не привык, вот и полезет на стену, когда старшие учить начнут.

— Интересно, — задумчиво говорит Боря Маленький и улыбается каким-то своим мыслям.

Я слушаю их разговор и думаю: «А ведь, действительно, кто знает, что будет с нами через полгода? Сейчас-то кажется, что Боря Маленький будто и прав: не из-за чего нам ссориться, злиться друг на друга, враждовать. А что будет потом?. Ведь вот на зимовках у Скотта, и у Амундсена, и у Берда тоже как будто нечего было людям делить, не из-за чего было завидовать друг другу, нечего было друг у друга отбивать. И в книгах и в отчетах об этих зимовках на первый взгляд все как будто благополучно, а вчитаешься, вглядишься — нет, не так уж, наверное, гладко все было.