На краю света

В два часа дня мы добрались до мыса Дунди. Ветер усилился, и тут, на просторе, в широком проливе Де-Брюйне началась настоящая метель.

Дальше итти уже было нельзя. Укрывшись от ветра за маленьким айсбергом, мы с жадностью съели Арсентьичеву «ссобойку», отдохнули и двинулись в обратный путь.

Теперь ветер дул нам прямо в лицо, ледяной северный ветер. Нам пришлось поднять капюшоны рубах и затянуть их так, чтобы снаружи остались только одни глаза. Теперь мы шли напрямик к зимовке, больше уже никуда не заходя.

Вскоре стало темнеть, ветер усилился и поднял сухой мелкий снег. Снег стегал по глазам, намерзал на бровях, на ресницах. От дыхания капюшоны отсырели и покрылись лохматым инеем. Наверное, был очень большой мороз, потому что даже ноги, которые обычно при ходьбе на лыжах не зябнут, начали у нас неметь и мерзнуть.

Мы спешили изо всех сил, но только в четыре часа, когда было уже совсем темно, добрались до зимовки.

Шатаясь от усталости, запорошенные снегом, обмерзшие, мы добрели до старого дома. Долго, окоченевшими руками, отстегивали мы лыжи и наконец ввалились в коридор, громко и тяжело топая промерзшими сапогами.

Во всем доме было тихо, только издалека, из кают-компании доносились голоса и шум.

Обед был в самом разгаре — гремели ложки, тарелки, с кухни несло вкусными щами и звонко трещало на сковородке кипящее масло.

Мы вошли в кают-компанию. Прямо против двери, на своем обычном месте, сидел краснолицый Стучинский. Лицо его, вымазанное вазелином, блестело, как лакированное. Размахивая руками, он громко рассказывал что-то, а Лызлов и Сморж, загорелые от мороза и ветра, дружно поддакивали Стучинскому со своих мест.

Чуть только мы раскрыли дверь, все головы разом повернулись в нашу сторону.

— Ага, и эти притопали! Ну что? Ну как? — закричали кругом.

Желтобрюх остановился на пороге, отрывая от капюшона сосульки, а я прошел к Наумычу и отрапортовал:

— Товарищ начальник! Лыжная партия благополучно возвратилась на базу. В дороге были задержаны тяжелым торосистым льдом около Медвежьего мыса. В обследованном нами районе никаких следов летчика Шорохова или самолета У-2 не обнаружено.

— Хорошо, — сказал Наумыч. — Живо раздевайтесь и обедать.

Он повернулся к кухне и закричал:

— Арсентьич! Выдайте лыжникам по чарке согревающего, чтобы у них кровь гопака заплясала.

После обеда я едва дотащился до своей комнаты. Все тело было точно изломано, ныли руки и ноги, лицо, настеганное холодным ветром, горело, как обожженное.

В моей комнате было так холодно, что я невольно посмотрел на градусник, висевший около стола.

Градусник показывал + 2°.

Но топить печку не было уже никаких сил. Я повалился на койку и сразу, как убитый, уснул.

Неожиданные находки

После ужина Наумыч принес в кают-компанию большую карту острова Гукера и кнопками прикрепил ее к стене. На карте красным карандашом был прочерчен путь санной экспедиции Горбовского, наш с Желтобрюхом путь до мыса Дунди и маршрут пешей партии Стучинского.

Мы все столпились около карты.

— Вот где его теперь надо искать, — важно говорил Ромашников, водя пальцем по юго-восточному берегу нашего острова. — С севера Горбовский все осмотрит, тут Безбородов был, тут Виталий Фомич. Вот это только место и остается.

— А как ты к нему подберешься, к этому месту-то? — прищурившись, сказал Вася Гуткин. — По воздуху? Да? Тут, если вокруг острова итти, верст полтораста будет.

— Зачем по воздуху? — невозмутимо ответил Ромашников. — По земле, по льду.

— На чем? На чем? — закричали вокруг. — Собак-то самых лучших Горбовский взял! На Буянах, что ли, пойдешь или на Жукэ?

— Стойте, хлопцы! — крикнул Наумыч и хлопнул рукой по столу. — Ромашников правильно говорит: искать надо здесь. Вторую санную экспедицию до возвращения Горбовского подождем пока посылать, а будем шарить вокруг пешком и на лыжах. Завтра опять пошлем две партии в разные стороны. Я думаю так: Безбородов, Виллих, и дадим им еще Костю Иваненко, пусть на лыжах идут к острову Мертвого Тюленя. Вот сюда, — Наумыч повел по карте толстым пальцем. — А другая партия — Гуткин, Сморж, Савранский — пойдут вот туда: до горы Чурляниса, поднимутся на гору и немного пройдут по леднику. Гора высокая, им далеко видно будет.

— Верно, Наумыч, правильно, — загалдели кругом. — Кошки надо будет взять, веревки. Можно дымовых шашек захватить, зажечь наверху, на горе. Если он где-нибудь бредет, ему дым издалека видно будет.

— Как же, бредет, дожидайся, — угрюмо сказал Каплин. — Поди, уж и косточки медведи обглодали. Сколько времени-то уж прошло. Давно бы добрел.

— Ничего не обглодали, — сердито сказал Желтобрюх. — Что ты каркаешь? Ничего неизвестно.

Все как-то сразу замолчали, нахмурились, стараясь не смотреть друг на друга.

— Конечно, обглодали, — в тишине упрямо опять проговорил Каплин. — Я и сон сегодня такой видал, будто не одна у нас могила, а две: одна Зандера, одна его.

— Да замолчи ты! — крикнул Сморж и ударил кулаком по столу. — Сдрейфил, так уж хоть молчи, не разводи сырость!..