На краю света

Шорохов. Я не рискнул отойти от самолета в туман и метель. Весь день 17-го погода была такая, что я все время сидел внутри самолета или ходил вокруг него, чтобы согреться. К ночи я разобрал перегородку внутри фюзеляжа и смог даже лечь, забравшись внутрь самолета, как в нору. Было очень холодно, и я почти не спал. Весь день 18-го туман и поземок не прекращались, и я то дремал, то ходил, чтобы согреться. 19-го вдруг немного стихло и прояснилось. Примерно в километре от самолета я увидел высокий черный гурий. Зная, что в гурии может быть спрятано какое-нибудь продовольствие и записка с указанием его местоположения, я пошел к нему. Гурий стоял на очень высокой базальтовой скале, отвесно обрывающейся к морю. Руками я принялся разбирать камни и копать снег и вдруг нашел банку консервов. Тут опять поднялся ветер, стало темнеть, и я, захватив банку, вернулся к самолету. В банке оказались рыбные консервы. Я принялся есть их. Весь день 20-го я пробыл около самолета. Никуда нельзя было итти, так как видимость была очень плохая. Наконец в ночь на сегодня, — я думаю, это было часа в четыре ночи (часы у меня стали), — рассеялся туман, ветер стих, и я решил попробовать дойти до зимовки. Сняв с самолета компас и захватив молоток, я пошел по леднику.

Руденко. В каком направлении?

Шорохов. На зюд-вест.

Руденко. Почему на зюд-вест?

Шорохов. Зимовка, по-моему, была именно в этом направлении.

Соболев. Была ли перед полетом устранена девиация компаса?

Шорохов. Нет, этого сделано еще не было. Я не успел это сделать.

Соболев. Известна ли вам величина склонения магнитной стрелки компаса для этих широт?

Шорохов. Нет, не известна.

Соболев. Какую же пользу в таком случае мог принести вам компас?

Шорохов. Вот дошел же, — значит, польза была.

Руденко. Значит, вы считаете, что дошли до зимовки совершенно сознательно, а не случайно вышли именно в этом месте?

Шорохов. Конечно, не случайно.

Руденко. Значит, вы сможете указать нам на карте, как именно вы шли через ледники и где находится самолет?

Шорохов. Мне надо еще подумать. Я шел не прямо, а поворачивая то вправо, то влево. Потом я шел по луне.

Соболев. Это не очень правдоподобно. Как же вы могли определить свой курс по положению луны на небесном своде, если у вас остановились часы и не было никаких астрономических пособий?

Шорохов. Вы что же — ловить меня собираетесь?

Руденко. Нет, мы стараемся как можно подробнее восстановить все обстоятельства вашего полета и аварии. Что вы можете ответить на вопрос Соболева?

Шорохов. Ничего не могу ответить. Если желаете, считайте, что я пришел случайно. Как вам угодно, так и считайте. А я буду говорить так, как было. Значит, сначала я шел на зюд-вест. Часа четыре или пять я шел так. Потом слева я увидел какую-то черную точку. Я пошел к ней. Шел очень долго. Когда дошел, увидел, что это торчит из ледника вершина какой-то скалы. Я отдохнул, доел рыбные консервы. Я очень устал и замерз. Тут я сообразил, что в компасе налит чистый винный спирт, который мог бы меня подкрепить и согреть. Я отвинтил пробку, выпил несколько глотков спирта и пошел дальше. Так я дошел еще до какой-то скалы и от нее снова повернул направо. Шел часа три, четыре. Ледник кончился. Передо мной был какой-то пролив и скала. Я спустился с ледника. Местность была мне совершенно незнакома. Я уже думал, что вышел куда-то по другую сторону острова и что зимовки мне уже не найти. Тут я еще выпил спирта. Решил итти до последних сил. Вдруг я увидел на снегу старую песцовую ловушку. Конечно, я очень обрадовался. Значит, где-то близко зимовка. Я обошел скалу и вдруг увидел, что я нахожусь около Рубини. Я обошел Рубини и вышел в бухту. Тут уж я сразу заметил на берегу дома зимовки. Я так устал и обессилел, что лег на снег. Меня тоже, оказывается, разглядели, и скоро ко мне подбежали зимовщики с нартами. Вот и все.

Руденко. В каком положении вы оставили самолет?

Шорохов. Самолет лежит лыжами кверху. Винт сломан. Повреждена правая плоскость, нервюры и элероны. Своими силами, без доставки с Большой Земли запасных частей, думаю, отремонтировать его не удастся.

Руденко. А мотор?

Шорохов. Мотор совершенно цел, в полной исправности.

Руденко. Значит, вы не можете точно сказать, где именно находится ваш самолет?

Шорохов. Нет. Сейчас не могу. Мне надо подумать, посмотреть по карте, сообразить.

Руденко. Есть ли у вас какие-нибудь заявления, которыми вы считаете нужным дополнить этот протокол?

Шорохов. Я хотел бы отметить, что ко мне никого не допускают, будто я какой-нибудь преступник.

Руденко. Это все?

Шорохов. Все.

— Так, — сказал Наумыч. — Теперь прочти все с начала до конца, — обратился он ко мне.

Я прочел.

Наумыч передал исписанные мною листки Шорохову, и тот написал внизу: