На краю пропасти

Взгляды соприкоснулись, каждый увидел знакомое, родное, то, что понятно, то, что случилось с обоими… Яр потянулся к Ольге, её рука непроизвольно переместилась на плечо юноши, дотронулась до шеи, одним касанием потянула за собой… Зрачки расширились, губы полуоткрылись в предчувствии, в предвкушении зарождающейся искры…

Но она так и не зажглась. Потерялась, спуталась, испугалась сотен голосов шествующих мимо людей, возвращающихся из церкви. Многие гневно кричали обидные слова, обвиняя Яра, некоторые стучали по решётке, чем попало, другие плевались. Жора пытался отогнать толпу, но продержался недолго: его опрокинули, несколько раз пнули, автомат отлетел куда-то в гущу ног, а сам он, прикрыв голову, еле успел отползти к стене. Яр вновь уткнулся в одеяло, а Ольга возвратилась на своё место, закуталась в плащ и постаралась зажать уши. Она не понимала, что сейчас произошло, поэтому ей стало так страшно. Потом вернулась ощущениями к парню.

Яр и она. Немыслимо. Пытаясь понять себя и вполне ясную тягу к Игорю, а с другой стороны — необычное и новое влечение к Яру, Оля перебирала образы и ощущения по отношению к ним обоим. Мысли, одна необычней другой, гудели в голове, будто маленький рассерженный улей: разлетаясь, сближаясь, но не принося в душу покой. Часто возникал перед глазами образ мужчины, яркий и живой, затем юноши, столь же реальный. Но сейчас она не понимала, что с ней происходит. Она только запуталась ещё больше, и мелкая дрожь начала трясти её. Образ отца вносил полное смятение в её неокрепшее ещё сознание, скользил призраком вокруг, не желая окончательно раствориться в небытие. Не понимая своих чувств, она беззвучно заплакала. Слёзы тоненькими струйками стекали по лицу и впитывались в тёплый войлочный плащ Потёмкина.

* * *

Сказать, что Игорь был взбешён — лишь покривить душой. В нём всё кипело, словно в паровом котле. Но показывать чувства сейчас означало скинуть весь поезд дальнейших событий под откос. Самолично.

— Ну, что Потёмкин, прижали? — сегодня Гром сопровождал его один. Видимо, Игорь своим спокойным поведением ввёл в заблуждение и главу охраны и Воеводу. Они расслабились и не считали Потёмкина опасным человеком, способным нанести вред или сбежать из стен Города, находящихся под неусыпной охраной стрельцов. Оно и понятно: профессия доктора или лекаря, кем представлялся Игорь, сама по себе успокаивала, заставляла терять бдительность. Правда, Воеводу насторожило брошенное лекарем: «военный доктор», но и этому он, судя по всему, не придал значения.

— Не то слово, Гром, — пробубнил Потёмкин, не желая показывать свою ярость. — Не то слово.

— Ну а я что говорил? — усмехнулся тот, правда, это было незаметно: опустившаяся на город тьма растворила лица в полумраке, царившем внутри стен, размазала их, впиталась в такие же почерневшие, почти исчезнувшие строения. Лишь свет фонарей периметра кое-где очертил контуры монастыря. Ночь всегда правила миром. Помогала грабить, убивать, скрыть убийцу или страх, застывший на лице у жертвы, пряча совесть под своим плотным, непроницаемым покрывалом. Вот и лицо Игоря она сейчас как нельзя кстати скрывала. — Ближе к власти жизнь правильнее, удобнее, и… вообще, она есть. Дальше от власти — жизнь деградирует, как и общество, ведь нормальные люди всегда сплачиваются вокруг вожака, а остальные превращаются в стадо. В обычное тупое стадо…

Потёмкину хотелось развернуться и сказать этому довольному ублюдку что-нибудь резкое, харкнуть в лицо и растереть плевок сапогом, но сейчас этого делать не следовало. Поэтому лекарь промолчал, сжав кулаки. Скрипнула дверь, впуская их в подземелье. Освещение коридора отключили, но в их камере горел свет. И дальше кое-где, в тесных, забитых людьми ответвлениях: не всё ещё уснули. Жизнь продолжалась, как ни крути. И у всех были свои проблемы, волнения.

Увидев Грома, Джордж вытянулся по струнке возле стены, затем вспомнил своё предназначение и принялся греметь ключами, пытаясь поскорее открыть дверь. Игорь быстро вошёл в камеру и окинул её взглядом, не обращая внимания на пустые и глупые слова шавки Воеводы, вытесанные в его голове, очевидно, самим Воеводой:

— Ну, до утра, смертничек! Ой, извини, оговорился… Надеюсь, всё же одумаешься, коллега! — он растворился во тьме коридора, а лекарь, выждав, когда скрипнет наружная дверь, подошёл к стене и пнул её. Поцарапанные и местами истерзанные временем армейские «берцы» с достоинством выдержали удар.

— Что случилось? — подскочила на кровати почему-то зарёванная Ольга, вопросительно уставившись на Игоря. Да и Яр встрепенулся на своей койке. Он был очень удивлён подобным поведением всегда спокойного мужчины.