На край света

Старик поклонился, коснувшись лбом снега. Громкий лай собаки заставил Попова оглянуться. Хитрый вырвался от Фомы, перескочил через камни и кинулся к медведю. Рассерженный медведь встал и щелкнул зубами. Хитрый звонко лаял, бросаясь к нему то с одной стороны, то с другой.

Старик-якут упал ничком в снег и вопил:

— Улуу-Тойон! Смилуйся!

Медведь пытался поймать собаку. Его налившиеся кровью глаза остановились на старике. Он заревел, шагнул к старику и схватил его за голову зубами. Снег окрасился кровью.

Возбужденный запахом крови, медведь в десяти шагах увидел Фомку. Без лыж, без кухлянки, шапки и рукавиц Фомка стоял перед ним, готовый к бою. Встав на дыбы, медведь с ревом двинулся на него. Хитрый сзади хватал зверя за ляжки. Но медведь не обращал внимания на собаку.

На дыбах медведь был выше Фомки головы на две. Саженная фигура мохнатого зверя заслонила Фомке и лес, и сугробы, и небо.

Фомка пригнулся, и, когда медведь приблизился, перо рогатины сверкнуло, мгновенно поднятое. Фомка вонзил рогатину в грудь медведя и, быстро передвинув обе руки к ее пяте, сунул рогатину вперед.

Попов увидел, как громадный зверь опрокинулся. Фомка не выпустил из рук рогатины. Со всею силой навалился он на нее, прижимая медведя к земле.

Неожиданно опрокинутый, медведь растерялся и оробел. Он беспомощно мотал задранными кверху лапами, стараясь перевернуться и встать на ноги. Подбежавший Попов также всадил в медведя рогатину. Фомка тотчас же выхватил свое оружие из тела зверя и нанес ему новую рану. Прижатый к земле двумя рогатинами, медведь испустил последнее дыхание. Фомка и Попов выдернули рогатины из туши зверя и стояли, утирая пот.

Увидев Улуу-Тойона мертвым, якуты осмелели, подошли ближе. Они кричали, негодуя и угрожая русским.

Молодая девушка-якутка бросилась к старику, залитому кровью. Она стала его тормошить, увидела, что он мертв, и заплакала.

— Кивиль! — окликнул ее Попов.

Девушка удивленно глянула на него. Попов увидел юное лицо, большие черные глаза, полные слез. Скулы девушки не слишком выдавались, ее нос был с горбинкой — изредка встречающаяся меж якутами черта тюркской расы. Черные косы спускались на спину девушки. С удивлением она смотрела на русского воина.

Девушка приглянулась Попову с первого взгляда: перед молодым охотником стояла черноглазая красавица-якутка.

— Удима, — проговорил Попов, — спроси, кто же ее жених. Да где ты?

Удима подошел. Его лица почти не было видно, так оно было закрыто шапкой.

Девушка показала на невысокого плотного якута лет пятидесяти, неподвижное жесткое лицо которого было обезображено шрамом.

— Спроси, — сказал Попов, — хочет ли она идти за него замуж?

— Нет! Не хочу! — воскликнула девушка, вскакивая на ноги.

Курсуй схватил ее за руку.

— Обожди, — спокойно продолжал Попов, отстраняя Курсуя. — Спроси ее, Удима, не лучше ли ей пойти замуж за меня?

— Да! — тотчас же ответила девушка, опуская глаза.

— А, хан ыт харах![50] — сквозь зубы прошипел Курсуй и, выхватив нож, бросился на Кивиль.

В ту же секунду Попов с размаху ударил Курсуя кулаком. Курсуй упал навзничь, и нож выпал из его руки. Через мгновение он уже поднимался, задыхаясь от злобы. Свита Курсуя схватилась за ножи и копья. Началась свалка.

Попов и Фомка отбивались рогатинами. Сидорка выстрелил из пищали, а затем, схватив ее за ствол, стал молотить прикладом, словно цепом.

Крики, визг девушки, лай собаки, ржание коней — все смешалось. Двое приспешников тойона упали замертво. Раненые начали отступать к коням.

Еще несколько мгновений — и якуты побежали. Они вскочили на коней и умчались, бросив девушку, мертвого старика и двоих воинов, убитых в схватке. Девушка плакала над стариком.

Попов уставился в бессмысленно улыбавшееся лицо Удимы, глядевшего вслед якутам.

— Ты что? — спросил Попов.

— Это он — тойон Курсуй Бозекович.

— Твой хозяин?

— Он.

— То-то я смотрю: ты рожу упрятал! Испугался?

— Если бы он узнал, убил бы.

— Не бойся, коли ты с нами. Давайте-ка похороним старика.

Попов и его товарищи занялись приготовлением могилы. Они отвалили несколько камней и с помощью ножей и топоров выкопали в земле неглубокую яму. Попов подошел к девушке, тронул ее за плечо и стал объяснять, что хочет похоронить старика. Сначала девушка испуганно смотрела на него, не понимая. Наконец она поняла, отрицательно закачала головой, закрыла старика своим телом, что-то говоря по-якутски.

— Ну-ка, толкуй, Удима.

— Она говорит: «Якута не хоронят в яме. Там его схватит злой Хомуллагас. Якута хоронят высоко. На дереве. Там его увидит Юрюнг-Айыы-Тойон, добрый бог. Юрюнг-Айыы-Тойон не отдаст его Хомуллагасу».

Попов развел руками и, подумав, сказал Удиме:

— Ну что ж, делай по своему обычаю.

Удима срубил несколько молодых елок и отсек их ветви.

Выбрав развесистую сосну, Удима забрался на нее, принял от Сидорки заготовленные жерди и уложил их на ветвях дерева, сделав своего рода помост.

Мертвец был поднят на помост, Удима положил его на жерди головой к югу и привязал веревкой к дереву.

Девушка следила за работой Удимы, шепча какие-то слова, может быть, заклинания.