На край света

– Ефимка-то Меркурьев еще ночью за чертей тех зубатых принял, – напомнил Сидорка.

– Язык-от твой, Сидорка, мил человек, – враг твой, – заметил Фомка своему приятелю. – Все-то у тебя черный на языке! Ты его помянешь, а он уж тут как тут!

– А не написать ли нам здесь и про разбитый коч Анкудинова? – спросил Дежнев своих товарищей.

– Надо бы, – согласился Степан Сидоров.

– Больше случаев укажешь, больше веры будет, – одобрил и Никита Семенов, скромно до поры помалкивавший.

– А тот Большой Нос, – продолжал диктовать Дежнев, – мы, Семейка с товарищами, знаем, потому что разбило у того Носу судно служилого человека Герасима Анкудинова.

– Он за худо принялся, а худо – за него, – нравоучительно заметил Фомка.

– И мы, Семейка с товарищами, – медленно говорил Дежнев, – тех разбойных людей взяли на свои суда и тех зубатых людей на острове видели. Готово? Пиши: а от того Носу до Анадыря-реки и корги далеко.

Весь красный от жары и натуги, Артемий Солдат усердно скрипел пером. На серой, шершавой бумаге, рожденная спором Дежнева с Селиверстовым, возникала знаменитая впоследствии отписка Дежнева, поведавшая потомкам о его славном подвиге.

Дежнев кратко, но точно описал природные условия на Анадыре.

«А река Анадырь не лесна, и соболей по ней мало, – читаем мы в его отписке. – С вершины реки – малый листвяк. Черного лесу нет никакого, кроме березняка и осинника. А от Малого Майна[143], кроме тальника, нет лесу никакого, а от берегов лесу нешироко, все тундра да камень. А той реки Анадыря сделан чертеж с Анюя-реки[144] и за Камень на вершину Анадыря, и рек, что впали в Анадырь, больших и малых, и до моря, и до той корги, где вылегает зверь».

Чертеж, приложенный Дежневым к отписке, был плодом его шестилетних исследований Анадыря. Природная смекалка русских землепроходцев помогала им делать сложные чертежи огромных областей, рек и горных хребтов. Изображая местность на бумаге, они ориентировались по солнцу. Их инструментами были матка-компас да самодельная линейка.

Землепроходец и мореход по духу, Дежнев не мог удовлетвориться лишь добычей «рыбьего зуба» и соболей. Нет, он пытливо изучал открытый им край. Обремененный тяжелыми трудами, необходимыми для поддержания жизни, Дежнев не только сумел пройти весь Анадырь от истока до устья, но проследил и течения «рек, что впали в Анадырь, больших и малых».

Участок же от притока Колымы Малого Анюя до верховьев Анадыря был начерчен Семеном Моторой и Никитой Семеновым, прошедшими его в 1650 году.

Русские землепроходцы создали славную традицию вычерчивания пройденных ими путей. Ей следовали все позднейшие русские путешественники – исследователи нашей необъятной Родины.

Описал Дежнев и рыбные промыслы, кормившие жителей Анадырского края: «А больший промысел здесь пущальницами[145], потому что река каменная, крутая. А рыбы красной приходит много. И та рыба внизу Анадыря от моря идет добра, а вверх приходит худа. Та рыба замирает вверху Анадыря-реки, а назад к морю не выплывает. А белой рыбы добываем мы мало, потому что сетей добрых у нас нет. А государевых аманатов красною рыбою кормить мы не смеем, чтоб им, с того корму оцинжав, не помереть и нам бы от государя за то в опале и в казне не быть. А запасаем мы им только белую рыбу. Мы же голодны, в корме нуждаемся, едим мы заморную рыбу кету».

Читаешь эти скупые строки и не знаешь, чему больше удивляться: самоотверженности ли простого русского человека, отдававшего лучшую пищу «государевым аманатам»; неприхотливости ли русских людей, считавших, что для них самих сгодится и дохлая кета, плывущая после икрометания вверх брюхом по течению.

– Хороша твоя отписка, Семен, – сказал есаул Федот Ветошка, когда подписанная Дежневым и Никитой Семеновым отписка была прочитана всему отряду. – Дюже хороша. Но… – Ветошка нерешительно посмотрел на Дежнева и почесал затылок.

– Досказывай, – глядя в глаза Ветошке, сказал Дежнев, – коль что не так, поправим.

– Все так, – вздохнул Ветошка, – лучше не напишешь: ясно, точно…

– Доказательно, – добавил Анисим Костромин.

– Правдиво! – воскликнул Фомка.

– Так-то оно так, – согласился Ветошка. – А все ж там могут не поверить.

– Да почему же?

– Писано от двоих приказных, – ответил Ветошка. – Воевода может сказать: «Кто их там знает! Может, и стакнулись они, Семен да Никита, чтоб обойти Стадухина с Селиверстовым». А те той порой свою ложь будут доказывать.

– Да, – молвил Дежнев, подумав, – могут и не поверить. Но как сделать, чтоб поверили?

– А вот как, – расправив усы, внушительно ответил Ветошка. – Должны мы все, миром, подтвердить слова нашего приказного. Одному не поверят, двоим не поверят, ну а миру нельзя ж не верить!

– Ай да Ветошка!

– Как же ты, Федот, думаешь подтвердить? – спросил повеселевший Дежнев. – Ведь всем вам прикладывать руки под отпискою приказных, кажись, не положено.

– Напишем-ко мы, робята, за их, Семена да Никиты, отпиской и свою, – предложил Ветошка, обращаясь ко всей дружине.

– А не написать ли нам не воеводе, а самому царю Алексею Михайловичу! – предложил воспламенившийся Бугор.

– Ишь, куда хватил, рыбий глаз!