На край света

Пока Кивиль собирала цветы, мужчины оглядывали тундру. Волнистая, она понемногу поднималась, подходя к горной цепи. Справа тундру прорезало глубокое, извилистое русло речки. Бежавшая между узких и высоких берегов, речка виднелась лишь на поворотах. Левее поднимался холм. На его голой вершине, саженях в пятидесяти от мореходцев, белели неподвижные фигуры нескольких сов-белянок.

– Кивиль! Вон тебе дичь! – Попов указал на белоснежных хищниц.

Кивиль вскочила и выдернула стрелу из колчана. Мягким, кошачьим шагом она направилась к совам. Однако совы сейчас же поднялись и, тяжело махая крыльями, улетели. Даже невозмутимый Агафонов и тот удивился их зоркости:

– Вот так совы! Эти белянки и днем видят, как ночью.

Мореходцы осмотрели две-три версты берега. Признаков высадки Игнатьева и Пустоозерца не было.

… День склонялся к вечеру. Показались «Рыбий зуб» и «Лисица». Они быстро подходили, подгоняемые попутным ветром.

– Что-то все молчат, – проговорил Попов, всматриваясь в кочи. – Уж не случилось ли чего худого?

В молчанье на «Рыбьем зубе» спустили парус. На «Медведе» и «Бобре» почуяли недоброе. Дежнев подошел к борту.

– Не нашли? – нетерпеливо закричал Попов.

– Людей не нашли. Мачту лишь выловили, – отозвался Дежнев. – Погибли, видно, товарищи…

Люди обнажили головы.

– Тяжела утрата, – сказал Дежнев. – Но ни стоять на месте, ни вернутся не можем. Стоять будем – всем погибель. Вернемся ни с чем – срам будет: товарищи погибли, а мы, живые, дела не сделали. Одна дорога у нас: вперед!

– Вперед! – закричали мореходцы на всех кочах.

– Всем держаться у меня на виду, – продолжал Дежнев. – Без моего приказа на берег не сходить. Катай якоря![85]

Солнце спряталось за грядами синевиц у северо-западного горизонта. Вечернее небо окрасилось багрянцем. Сняв шапку и прислонясь к мачте, Попов смотрел вдаль. Его брови нахмурены, у губ легла горькая складка. Ветер трепал волосы приказчика, освежал высокий лоб. Глядя на красные блики зари, прыгавшие по волнам, Попов мало-помалу успокоился. Складка меж бровями разгладилась, взор приобрел прежнюю ясность. Кивиль, издали наблюдавшая за ним, заметила эту перемену, подошла и взяла его за руку.

Край паруса, колеблемый ветром, гудел над головами Попова и Кивили. Волны глухо били в обшивку коча. Рассекая черные волны, коч резво бежал над мрачной пучиной океана.

19. Ледяные ворота

Заморозник – северо-восточный ветер – нагнал такую северуху[86], что мореходцы понадевали кухлянки и полушубки. Царила ясень. Ватаги всех четырех кочей Дежнева и анкудиновцы, несколько дней назад снова увязавшиеся за ними, – все толпились у бортов кочей, глядя на большие льдины, медленно раскачиваемые волнами океана. Сверкая белизною, облизываемые зелеными волнами, льдины наступали с полуношника. Ратники царства ночи, они двигались на отважных мореходцев, охватывая их справа и слева, заходя в тыл, отрезая от берега.

Появление льдов не было неожиданным: набели – отсветы на небе – накануне предупредили мореходцев.

– Льдина еще за морем, а набель в небе уж знатна, – говорил Степан Сидоров.

С серьезными лицами смотрели дежневцы на льдины. Каждый знал, – силен наступающий враг, близка битва на жизнь и смерть. Едва ли в этот час не почуяли мореходцы, что многим из них доведется вдоволь наглотаться рассолу.

Настороженными ушами каждый слушал новые звуки, прорывавшиеся сквозь шум волн: издали, с полуношника, доносился низкий гул, словно гром, глухое ворчание, треск, хруст. Приглушенные вначале, эти звуки росли, и вот тяжелый грохот потряс воздух и прокатился к западу.

– Что это? Гром? – встревоженно спросил Бессон Астафьев.

Дежнев спокойно глянул в его широко открытые глаза.

– Это лед.

– Лед? Какой грохот!

– Что твои пушки… – произнес Афанасий Андреев.

«Эх, слабы мои кораблики!» – думал Дежнев.

– Михайла! – крикнул он рулевому. – Прими к берегу!

Громоподобный гул ломавшихся ледяных полей перекатывался по горизонту.

Кормщик «Лисицы» Борис Николаев то осматривал скопление льдов у берега, то – льды, приближавшиеся с севера. Его густые брови были слегка нахмурены.

С «Рыбьего зуба» донесся крик. Сидорка, вооруженный махавкой, на которой болталось мочало, отмахивал приказание передовщика[87].

– Идти на гребках! – явственно донеслось с «Бобра».

Николаев повторил приказание. Люди засуетились. Весла вымахнули у бортов коча.

«Дежнев хочет идти быстрее, – думал Николаев. – Опасается… Может затереть, пожалуй…»

– Что-то на «Бобре» не сели за весла, – заметил Осколков, по привычке моргая левым глазом.

Двигаясь парусом и греблей, «Лисица» нагнала «Бобра». На нем был виден один Агафонов, стоявший на мостике у руля. Его черная борода блестела на солнце. С коча слышался стук молотков.

– Ерофей! Что у тебя? – крикнул Николаев.

– Вода во всех заборницах! – ответил Агафонов. – Конопатим!

– Помочь?

– Справлюсь!

– От-ста-нешь!

– До-го-ню!

«Лисица» обошла «Бобра» и последовала за «Медведем». Николаев, оглядываясь на «Бобра», видел плотную фигуру Ерофея Агафонова, спокойно стоявшего у руля. Агафонов покачивал головой, как бы разговаривая сам с собою.