Поднятая волной, «Рысь» сорвалась с мели и отскочила от «Соболя». Выгребая, анкудиновцы быстро отходили. Несколько взмахов весел – и «Рысь» скрылась в липухе, словно ее никогда и не было.
Волны били в борт «Соболя», и он, пришпиленный на мели, беспомощно переваливался с боку на бок, готовый перевернуться. Мореходцы отчаянно старались столкнуть коч с мели. Облепленные снегом, едва удерживаясь на скользком от снега и качавшемся плотике, они упирались в грунт веслами и шестами. Но коч не поддавался.
Налетел шквал. Завыл ветер. Высокая волна ударила в борт. Люди попадали. Мачта с треском сломалась и исчезла за бортом. Этот порыв ветра разнес тучи, снегопад прервался. Разом посветлело, и саженях в пятидесяти перед глазами мореходцев возник черный берег, окаймленный белой пеной прибоя. Новый порыв ветра – и в отдалении стал виден «Сохатый», идущий на веслах со спущенным парусом. Далеко мористее показалась «Рысь». Языков вынес из казенки пищаль и выстрелил. Скворец размахивал палкой с привязанной к ней белой ветошью – знаком бедствия.
Кормщик «Сохатого», Семен Пустоозерец, еще до выстрела и отмашки увидел «Соболя» и понял опасность его положения. Не медля, он повернул судно и пошел на помощь Игнатьеву. Ему приходилось идти на веслах навстречу штормовому ветру. Пустоозерец стоял на руле. Девять человек сидели на веслах. Они гребли изо всех сил, а коч еле двигался. Чем ближе подходил «Сохатый» к «Соболю», тем яснее становилась Пустоозерцу безнадежность положения гибнувшего судна. Более того, он видел, что справа и слева от «Соболя» гребни волн вскипают сильнее, чем в других местах, вскипают и опрокидываются. Там – мели.
– Как подойдем? – спросил Пустоозерца покрученик Григорий. – Видно, оборотень нам дорогу перебежал.
– Подойдем. Бог беду дал, а с чертом потягаемся. Сам погибай, а товарища выручай! А уж такого товарища, как Исай Мезенец, нам ли не выручить? Григорий, возьми двоих ребят покрепче. Спускай карбас.
Блоки заскрипели, скоро карбас плясал на волнах у коча.
– Григорий, коль можно стащить «Соболя», тяни нам конец. А нельзя, – забирай людей.
Утлая скорлупка запрыгала на волнах, направляясь к «Соболю». А коч уж наполнился водой и осел. Теперь он не качался под ударами волн, а лишь содрогался и трещал.
На «Соболе» суетились, спуская два карбаса. Григорию не пришлось причалить. Вместе с карбасами «Соболя» он пошел назад.
Тем временем разыгралась погодушка. Подул крутой полуношник, срывавший гребни волн. Стоя за рулем «Сохатого», Пустоозерец увидел, что один из карбасов накренился, зачерпнул воду и опрокинулся. Головы людей то исчезали под водой, то вновь появлялись. Пустоозерец направил коч к погибавшим. Утопавшие повисли на носах оставшихся карбасов, лишив их возможности двигаться. Втащить людей в карбасы было невозможно. Суденышки тотчас же могли бы опрокинуться. Гребцы едва удерживали карбасы против набегавших волн. Но вот подошел «Сохатый». С него бросили концы. Людей повытаскивали на коч.
Сиверко становился круче. Спасая людей, Пустоозерец не замечал, что «Сохатого» несло к мелям.
– Поднять карбасы! – приказал он, вспомнив наконец о мелях.
Мореходы не успели еще поднять карбасы, как волна, перемахнув через борт, прокатилась по плотику коча. Послышался треск ломающегося дерева. Вода неудержимо хлынула в заборницы.
– Напоролись! – вскричал Григорий.
– Назад! Спускай карбасы! – закричал Игнатьев, висевший в наполовину поднятом карбасе.
– Ведра давай! Эй, Григорий! – слышался голос Пустоозерца.
– Взять оружие! Бери пищали!
– Эй! Упирайся в коч! Разобьемся! – кричали на спущенных карбасах.
– Порох… Порох передавайте!
– Живей!
– Ну, ребята, спускайтесь! Отваливай!
Три карбаса отвалили от коча. Корма судна быстро погружалась в воду. Нос задрался вверх и торчал из воды, обдаваемый волнами. Новая волна обрушилась на гибнувший коч. Он вздрогнул и, сползая с подводной опоры, стал погружаться.
– Видно, не наше счастье, чтоб найти, а наша судьба – потерять, – Пустоозерец потухшим взглядом скользнул по измученным лицам товарищей. – К берегу! – крикнул он, махнув рукой.
Берег был близко, но добраться до него трудно: средь волн там и здесь показывались потайники, скользкие зеленые камни. Один за другим карбасы разбивались почти у самого берега.
18. Миражи
Погодушка бушевала то со снегом, то с дождем.
– «Медведь» скрылся! – воскликнул Ефим Меркурьев, пытаясь всматриваться вдаль и ничего не видя, кроме липухи.
– Да только что я его видел… – отозвался второй покрученик Андреева, ростовец Иван Нестеров.
– Роняй парус на плотик![76] – приказал Дежнев. – Держи, Фомка, на восток! Отойдем мористее, чтобы не сесть на мель.
– Куда-то унесет нас, хозяин! – обратился Ефим Меркурьев к Афанасию Андрееву. – Найдем ли другие кочи?
– В море всяко бывает. Надейся, Ефим, – ответил Андреев.
«Лишь бы кочи не растерялись! – думал Дежнев. – Только бы мне их собрать!»
– Михайла, – сказал он Захарову, – спроворь-ко котельный бой. Поставь на него Нестерова.
Захаров тотчас принес из поварни большой медный котел и повесил его на мачте.