На край света

Кивиль, словно каменная до того, метнулась к борту и спрыгнула в отходивший карбас. Ее не удерживали. Она не плакала. Как будто она даже никого не видела. Ее горящий взгляд был устремлен на черный берег, где над скалой еще клубилась пыль и кружились птицы.

Люди бешено работали веслами. Два карбаса погнались за ускользавшей байдарой шамана. Остальные устремились к берегу.

Пыль на берегу рассеялась. Кивиль увидела там человеческие фигуры – одну, вторую, третью… Кто же эти трое?

Берег быстро приближался. Можно было узнать Михайлу Захарова. Он разгребал камни, откапывая кого-то. Кивиль рассмотрела и вторую фигуру, пытавшуюся подняться. Это Степан Сидоров. Его сразу узнаешь по высокому росту и рыжей голове. Третья фигура… Это покрученик Тимофей Месин. Но где же Попов? Где Федя?

Галька зашуршала под днищем карбаса. Толчок. Кивиль выпрыгнула в воду. Волна прибоя окатила ее и вытолкнула на берег. Тотчас же она увидела, что Михайла Захаров наклонился над кем-то и тормошит его за руку. Кивиль бросилась к нему и увидела лежавшую ничком долговязую фигуру Сидорки Емельянова. Сидорка поднял голову. Его глаза были закрыты, рот искривлен гримасой.

Неожиданно он чихнул, мотнувшись всем телом, и открыл глаза.

Кивиль побежала дальше. Сердце замерло, ноги подкосились, когда она увидала окровавленную руку, торчавшую из-под камней. Подбежавшие мореходцы разбросали камни. На камнях – кровь. Лицо погибшего изуродовано. Его трудно узнать, но Кивиль видит, это не Попов. Нет, это бедный Иван Осипов, вчера забавлявший ее, подражая голосам птиц и животных.

Кивиль сделала еще несколько шагов и рядом под скалой увидела Попова. Он лежал на боку. Одной рукой он прикрывал голову, словно защищая ее. Кивиль схватила его за руки, за голову, прижалась ухом к его сердцу! Сердце билось.

– Жив Федя! Жив! – закричала она.

Мореходцы подхватили Попова и понесли к карбасам.

От холодной воды он пришел в себя. Камень, оглушивший Попова, видимо, был невелик, и шапка защитила голову. Увидев Кивиль, Попов слабо улыбнулся и погладил ее руку. Затем он сосчитал своих спутников и, заметив распростертое тело убитого, подошел к нему.

– Бедный Ваня! – тихо произнес он.

– Как же тебя угораздило, мил-человек? – говорил Фомка, помогая Сидорке войти в карбас.

– Р-рыбий глаз! – стучал Сидорка себе по лбу. – Не доглядел за шаманом! Мне бы присмотреть… Уж я б его!

Михайла Захаров стоял осунувшийся. Он не мог себе простить оплошности.

«Вот так Михайла! – говорил он себе. – И на тебя это Семен Иваныч понадеялся… Как мне теперь ему на глаза показаться?..»

Погибшего Осипова тут же похоронили, насыпали над его могилой груду камней.

Все вернулись на кочи. Возвратились и те два карбаса, что погнались за шаманом. Они не смогли догнать легкой байдары. Шаман ускользнул.

– Так ты говоришь, – спрашивал Дежнев Михайлу Захарова, – что камни были заранее заготовлены?

– Заранее, – отвечал Захаров, не смея поднять глаз на Дежнева.

– Камни заготовили, шаман вышел навстречу… Но как он мог сведать, что мы будем?

– Не гонец ли к нему был? – предположил Афанасий Андреев.

– Гонец?

Наступило молчание. Вдруг головы всех повернулись в сторону «Рыси». На ней поднимали парус.

17. Лихие люди

Дежнев приказал поднять паруса. Кочи снова устремились к востоку, унося русских мореходцев навстречу судьбе. Они быстро обошли роковой нос Эрри, у подножия которого ревели и дробились волны.

Берег тянулся к юго-востоку. Черная громада горы заслонила небосвод. Потемнело.

Серые облака вылетали из-за носа и мчались за кочами, клубясь и снижаясь чуть не до воды. По ту сторону носа волны сверкали матовой сталью; здесь они казались свинцовыми.

Гребцы искоса поглядывали на грозные утесы и громадные льдины, кружившиеся у скал и плывшие кое-где по морю. Мрачное величие картины отразилось на лицах мореходцев. Тишина воцарилась на кочах. Даже с коча анкудиновцев не было слышно ни буйных песен, ни обычных насмешек.

Герасим Анкудинов сидел в своей казенке, опираясь руками о широко расставленные колени. Прищурясь и изогнув черную бровь, он рассматривал стоявших перед ним своих помощников – Пятку Неронова и Ивашку Косого. И, странно, оба они – и этот рыжеватый, с припухшим лицом и глазами навыкате Пятка Неронов, и тот высокий, худощавый, глядевший исподлобья Ивашка Косой – оба они чувствовали себя в чем-то виноватыми, хотя и неясно было, в чем.

– Что ж это выходит, братики? Получили мы подъемные от Стадухина али нет?

– Полуцили, – недоуменно ответил Неронов, – как не полуцить… Полуцили.

– А что обещал нам Михайла на Погыче-реке? Помните?

– Цо? Ну, обещал нам из добыцы долю…

– Обещал ли он это, братики? – Тонкие губы Анкудинова захватили черный ус, а его глаза еще больше сощурились.

– Что обещал, то обещал, – кивнул головой и Косой.

– А дело-то свое мы сделали? – вдруг быстро повернув голову, резко спросил Анкудинов. – Помешали мы Дежневу пойти на Погычу? Молчите? Вот то-то и оно, что нет, – Анкудинов снова понизил голос. – А Погыча-то река, глядишь, вот-вот и объявится. До Погычи-то уж, чай, рукой подать.