На исходе ночи

Всю дорогу, пока они ехали на электричке, старшие ребята о чем-то перешептывались, и глаза их при этом азартно блестели. Когда они прибыли на место, их распределили по рабочим местам. Ше-Рамшо поставили на сортировку. Пожилой угрюмый рабочий подносил ему мешки, наполненные срезанными ветками куйсы, а Ири должен был обрывать с них листья. Не как попало обрывать, а в строгом соответствии с полученными инструкциями. Ему не объяснили, в чем тут дело, просто велели аккуратно обрывать с самого кончика каждой ветки пять зеленых листиков и бросать их в красный контейнер. Следующие десять листьев нужно было отправить в желтый контейнер. Остальные – в синий. Прутик без листьев следовало переломить пополам и бросить в стоявшую на полу, по правую руку от сортировщика, большую плетеную корзину. Отрывать листики следовало очень аккуратно, дабы не помять, не отрывать даже, а отщипывать осторожно, взявшись двумя пальцами за черенок. Позднее Ше-Рамшо узнал, для чего это нужно. Из пяти верхних, самых молодых листиков получался наиболее эффективный, сильнодействующий препарат куйсы. Остальные листья тоже шли в дело, но препарат из них получался соответственно второго и третьего сорта. Даже прутик перемалывали и с помощью химических растворителей экстрагировали куйсу из стружки. Но тогда Ири ничего этого не знал, он просто стоял на своем рабочем месте и аккуратно обрывал листья с прутиков куйсы.

Спали иждивенцы в подсобных помещениях на свалявшихся матрасах, брошенных прямо на пол. Ели в рабочей столовой, кормили в которой не в пример лучше, нежели в шахане. И именно поэтому младшие иждивенцы все время оставались голодными, зато старшие отъедались вволю. Старший толкователь, прибывший вместе с группой иждивенцев, не мог уследить за всем, что происходило между ними. К тому же толкователь был не прочь при случае уединиться с кем-нибудь из рабочих на хозяйственном дворе за теплицами, чтобы покурить куйсу. По большому счету, ему вообще не было никакого дела до иждивенцев. Трудились иждивенцы в три смены, и старшие зачастую выставляли вместо себя младших, уже успевших отработать свое. В результате младшие иждивенцы мало того, что почти ничего не ели, так еще и спали четыре-пять часов в малый цикл. Об извращенных издевательствах, граничащих с пытками, которым подвергались младшие иждивенцы, можно было бы много чего рассказать, только стоит ли? Достаточно представить себе, что может прийти в голову одуревшему от вседозволенности подростку, нажевавшемуся свежих листьев куйсы. Эффект от пережевывания свежих листьев куйсы, конечно, совсем не тот, что от инъекции вытяжки, и значительно слабее, чем от затяжки дымом сухих листьев, – ярких красочных галлюцинаций не будет, но крыша на сторону поехать может. Особенно если она и без того не на месте.

Ше-Рамшо не помнил, что именно произошло в тот малый цикл, когда он сбежал. Должно быть, сработал защитный механизм памяти и на воспоминания о том страшном дне был наложен код, взломать который не мог даже сам пользователь. В тот малый цикл Ири понял, что не в состоянии больше сносить издевательства старших иждивенцев. Недостаток сна, недоедание, физические и моральные страдания – все сложилось воедино. Ше-Рамшо бросил не ощипанную до конца ветку куйсы в корзину и вышел в Ночь. Ири сам не понимал, куда и зачем идет, но он и не задавал себе этот вопрос. Темнота не пугала его, а горевшие в небе звезды дарили надежду пусть не на счастливый исход, так хотя бы на то, что все когда-нибудь закончится. Рано или поздно. Здесь или там.

Удивительным было то, что, двигаясь в кромешном мраке по пересеченной местности, Ири ни разу не упал. В нем как будто проснулась вдруг удивительная способность точно угадывать место, куда, делая шаг, следует поставить ногу. Он даже не свалился в канаву со стоячей водой на обочине дороги, а перепрыгнул ее. И, поднявшись по неровной скрипучей лестнице, вошел в дом. Ири ничего не видел вокруг, у него не было даже зажигалки, чтобы хоть на мгновение осветить место, в котором он оказался, но, едва закрыв за собой перекошенную дверь, Ше-Рамшо почувствовал небывалое облегчение.