На исходе ночи

— Усищи-то вытер бы, шут! — сказал ему Архип Николаевич, и мне показалось, что среди обрядных слов с губ хозяина соскользнуло крепкое ругательство.

Отойдя, Свильчев встал рядом с матерью. Следующему за ним, конторщику, когда тот кончил обряд, Свильчев сказал тихо:

— Сюда, сюда иди, — здесь будут отделавшиеся, чтоб дальше не спутать, кто прошел, кто нет.

Когда прошли все служащие, их отпустили по домам. Тогда наступила очередь членов семьи. Подошли Елена Петровна и Николай, и даже Валерьян Николаевич подошел и сделал все, как делали до него другие. Только, поднявшись с колен, прежде чем облобызать старшего брата, Валерьян Николаевич вначале заботливо отряхнул пыль с брюк и сдунул пылинку с рукава своего английского смокинга. После Валерьяна Николаевича вышла заминка. Осталась только одна Ксения Георгиевна, которая не прошла обряда. Я заметил, что она как бы колебалась, идти или нет. Кажется, и Архип Николаевич это заметил и ждал, как она поведет себя. Но она пошла. Как и все до нее, она пересекла комнату, ступая только по половичку, склонилась в поясном поклоне, опустилась на колени, коснулась лбом пола, поднялась — и вдруг на мгновение застыла перед Архипом Николаевичем. Он улыбнулся и сказал ей:

— Смирилась, гордая? Хвалю за это. Ты баба умная.

Она гневно на него посмотрела:

— Я не смирилась. Я обычай выполняю. Меня никакой оборотью не обратаешь, не на того коня напал!

— А вот стукну, как мужа твоего стукнул!

— Стукни-ка!

Она сложила губы в трубочку и плюнула в Архипа Николаевича.

— Вот тебе мое «прости Христа ради», зверь!

Но плевок не попал в цель. Архип Николаевич отклонился в сторону. Он схватил Ксению Георгиевну за руку, сжал, видно, крепко и не отпускал. Она не издала ни звука.

— Ах, Ксюшка, ну и баба ты — соколица! Нешто он тебя стоит! Попади ты в меня плевком, я бы тебе голову оторвал, жива не вышла бы из моих рук. Да ловок я, не попала. Молодец, баба! Значит, не смирилась? Ну, я теперь тебе за это скажу: я ведь распорядился, чтоб Федюша выдал вам деньги на заграницу. С рабочими я сговорился: забастовки у нас не будет. Так уж поезжайте, делайте нашей фирме славу: богаты, мол, Коноплины, — по заграницам ездят.

Ксения Георгиевна рассмеялась:

— Руку-то отпусти, ишь как сжал: пятна красные пошли. Выходит, испугался, Архипушка! А то пришлось бы тебе с моим адвокатом разговаривать. Кого больше-то испугался: нас или рабочих твоих?

— Вот и дура ты! Меня нешто испугаешь?

— А все-таки уступил, знать, рабочим?

— Не уступил. Я забастовку отвел. Посулил всем прибавки с осени, если они теперь мне по гривенничку, по пятиалтынничку в день скинут. Вроде как взаймы у них попросил. Они ответ дадут завтра… жмутся, но почти согласны… Бастовать тоже не сладко.

— Ты их обманешь.

— А если обману, я ведь на отечество работаю. Мы в Малой Азии рынки завоевали, немец у нас их отбивает, а мы его дешевочкой собьем… У кого дешевле будет, тот и утвердится… Вот мы какие! Но только, Ксюша, знай: сорвется у меня и будет забастовка — я денег вам на заграницу не смогу дать. Меня еще Степка беспокоит: уж больно ухмыляется себе в усы.

Все разошлись. Я был уже на пороге своей комнаты, когда Архип Николаевич позвал Свильчева:

— Тимоша, поди-ка ты ко мне на два словечка.

Хозяин прошел с Тимофеем к себе в кабинет и запер дверь на ключ.

Я решил, не откладывая, отправиться сейчас же ночью к Агаше, Степану и Кузьме. Как говорил Сундук: если видишь, что надо делать, и ты в силах это сделать, то немедля и делай, — каждый наш быстрый, меткий удар означает наш перевес над врагом. Мне было ясно, что стачка имеет все шансы на успех. И было ясно также, что Архип Коноплин и Федор Игнатьевич посеяли среди рабочих колебания и есть опасность, что рабочие могут уступить. Делегаты их были слабы, кроме, может быть, Степана. Видно, и здесь скосили наших лучших и самых твердых людей.

И этот негодяй Архип говорит, что он «служит отечеству»! Как действительно была бы хороша наша родина, когда б она принадлежала нам, кто ее любит без корысти! Мы бьемся за нее сейчас почти не вооруженными руками, но мы куем в себе все доблести воина. И, может быть, когда для нашей освобожденной родины придут великие бои, то будущее поколение бойцов найдет для себя какую-то долю поучения в нашем упорстве, в нашей стойкости и в нашей преданности делу освобождения родной земли, которые нас не оставляли в самые тяжкие и мрачные дни.

ГЛАВА IX

Никто не помешал мне незаметно выйти из дому. В ночь с прощеного воскресенья на чистый понедельник в коноплинских покоях спали непробудно. В темноте по комнатам переливался храп, посвистывание и сопение.

Только в кухне, когда скрипнула под ногой половица, Пияша с полатей проворчала в полусне:

— Кто там? Ходят, ходят… ночь-полночь — угомону не знают…

На дворе шел липкий, тающий снег. Не видно было неба. Неточно зная, куда идти, я отправился наугад к деревянным корпусам за фабричной оградой.

— Кривые моты мотаете? — позади меня вынырнул, непонятно откуда, Свильчев.

— Я не понимаю, о чем вы, Тимофей!