На исходе ночи

Теперь я в силах рассказать вам, как было дело, — продолжал после короткой паузы профессор. — Прибегает она сегодня ко мне — и прямо на шею: «Папа, папочка дорогой!» Вижу — расстроена до крайности. Надо бы ее пожалеть, расспросить, а я — сразу сердиться, забранил ее: «Зачем, говорю, ты ко мне зашла, неосторожная девочка! Сама же ты, говорю, объясняла, что теперь опасно тебе сюда заходить, и сама же уговаривала меня не сердиться… И я примирился, совсем, говорю, примирился, что дома у себя нам видеться нельзя, а теперь ты сама же нарушаешь…» А она мне в ответ почти со слезами: «Ну вот, и ты на меня тоже… Я плохая, папочка, очень плохая, и Павел тоже считает, что я плохая, что я не гожусь…» И начала корить себя за то, что она никуда не годная конспираторша. Ночевала она, говорит, у подружки Сони, то есть у Степаниды. «И Соня, говорит, тоже против меня…» Мимоходом обронила о том, что накануне пережила тяжелый вечер, что у нее была какая-то «непоправимая» размолвка. Не с вами ли, Павел? Я, говорит, сделала нечаянную ошибку, и мне ее не хотят простить. Что мне делать, что мне делать, папочка? Я не знала, куда пойти, с кем поговорить. Я сама знаю, что мне к тебе идти неосторожно. Но иначе не могла. Мне тяжело, я и за тебя, папочка, душою болею. Отчего, вернувшись из Питера, ты так пал духом? Что с тобою, папа?..» Хорошая, любящая она у меня дочь. И вот сидели мы с ней так, а она все повторяет: «Побуду одну минуточку у тебя, папа, и сейчас же убегу, больше не буду так рисковать». Тут как раз позвонили в подъезде, а мы уж так настроились с ней: полиция! «Это за тобою…» — «За мною! Вот тебе, папа, на случай адрес Павла, его надо предупредить о моем аресте… Иначе, папа, я не переживу, если из-за меня случится какая беда для моих товарищей… Только ты адрес этот заучи и потом, когда побываешь у Павла, сейчас же забудь». Потом она стала меня учить, как мне наблюдать за собою, нет ли за мной слежки… Но оказалось, что звонил зеленщик — поставляет нам овощи, а не полиция. Мы посмеялись над пережитым страхом. И она ушла. А вскоре прибегает ко мне Степанида и рассказывает, что видела, как подъехала к воротам Пятницкой части извозчичья пролетка и вылез человек в штатском, а с ним Клавдия, и как тут же по знаку штатского выбежали из ворот двое городовых и повели Клавдию во двор. Проследили ли ее, когда она шла от меня, или все это произошло случайно? Не знаю. Я не решился сразу отправиться к вам, а, помня наставления Клавдии, покрутил по городу и присматривался, не следят ли за мною. Все заметал свои следы! Заезжал в университет и еще кое-куда. Четырех извозчиков переменил и ездил то в одну сторону, то в другую, как она учила. И, признаться, очень обрадовался, когда разразился ливень и все прохожие исчезли с улиц, — легче стало видеть — есть слежка или нет… Как раз в это время я пробирался уже пешком через тихие переулочки — к вам. И никого за мною не было. Можете быть уверены, что я не привел за собою никакого хвоста.

«Опять придется комнату менять», — подумал я.

Иван Матвеевич зашагал по комнате. Затем остановился и, как бы отстраняя тяжелые мысли, сделал широкий жест рукой вокруг головы.