Твои полки переполнены с четкой дружеской солидарностью, только по большей части стопками книг и средствами личной гигиены вроде пузырьков с шампунем и гелем для бритья, которым отчего-то не нашлось места в ванной комнате. На следующие несколько минут мне удается отвлечь себя изучением фигурок игровых персонажей, что стоят разношерстной компанией слева от пены для бритья и экзотического дезодоранта.
Вы с Коди, видимо, не очень жалуете гардероб, раз все вещи разбросаны повсюду, перемешавшись, и найти твои я мог бы только по запаху. Как бы странно это ни выглядело. Не страннее того, что людей почти всегда выдают звуки, которые они могли, но глупо забыли проконтролировать.
Телефон на беззвучном, но кто угодно знает, что в нашем мире вибрация иногда куда громче крикливой мелодии. Уж так мы устроены. И ты тоже, Чон Чоннэ.
Я отключаю звонок, но шум уже вырвал тебя из лап сна и оставил ворчливо мычать что-то в подушку. Не сразу, но вынимаешь руки, вяло приподнимаешься, чтобы перевернуться, и падаешь на спину. Глазами все еще спишь, но тело пытается потянуться.
– Привет.
На всех этих ветрах голос у меня жутко дырявый. И тонкий. И слабый. Только для тебя все равно громко. Распахиваешь глаза и оборачиваешься, шурша тканью наволочки.
Я вроде взломщик и нарушитель, и только мне следует ловить тебя в купол своих зрачков, но выходит с точностью да наоборот.
– Итан? – голос хрипит, ты прочищаешь горло и тут же садишься, касаясь пола голыми ступнями. – Что ты… здесь делаешь?
Мне бы как-то поразвязнее сесть, опереться локтем о письменный стол, ноги набросить одну на другую, да что угодно, чтобы выглядеть королем сложившихся обстоятельств. Человеком, умеющим держать себя в руках, владеть ситуацией, держать… марку? Да. Именно держать марку. Только кого я обманываю.
– Выполняю просьбу твоих друзей. – Ни черта я не могу рядом с тобой и под этими широко распахнутыми глазами цвета черных морских ежей.
– Что?
– Они всю неделю предъявляли мне претензии, – способен только опираться плечом о спинку стула, крепко сжимать ладони в замке и контролировать голос, чтобы не просвечивал меня всего насквозь, – и просили с тобой поговорить.
– Они что?
Ты бегаешь взглядом по моему лицу, как по глади воды, ожидая, когда ныряльщик наконец покажется на поверхности.
– У тебя хорошие друзья, но бестактные.
Соображаешь недолго. А когда доходит, вздыхаешь и резко задираешь голову, рисуя полосы отчаяния на потолке.
– Черт, Итан, прости меня, – и смотришь на меня лишь мельком, а потом подпираешь коленями локти и закрываешь лицо ладонями, чтобы разгладить мышцы и покачать головой, что-то невнятно бормоча. – Я ничего им не рассказывал, правда, просто был не в настроении и… я… мне и в голову не пришло, что они могут… – видно, ты ищешь слово, обрываешь мысли, снова качаешь головой, удивленный и не ожидавший, – черт. Прости, пожалуйста…
Да за что? Что ты такого сделал? Я здесь не для порицания, я здесь, потому что
«
– Почему ты не появлялся в университете всю неделю?
– Я… – зачем-то отводишь взгляд и бегло осматриваешь комнату. Потом себя: понимаешь, что без рубашки, шаришь в изножье кровати, – у меня нет настроения.
– Это как-то связано со мной?
Ты находишь футболку и не смотришь на меня:
– Напрямую.
– Твои друзья просили отказать тебе помягче.
– Отказать мне помягче? – просовываешь руки в застиранную серую ткань.
А я просто киваю:
– Не знаю, каким образом, но я готов попытаться.
– Я не хочу, – ты застываешь, и выражение лица меняется так резко и поспешно, что на какой-то краткий миг я теряюсь, – чтобы ты пытался.
Под цепями слишком решительного взгляда хочется солгать. Приврать. Не выдавать, но что я могу поделать с этой упрямой невоспитанной радостью, которую я не способен контролировать? Которая просто переливается из какого-то сосуда внутри меня, вызывая щекотку от груди до живота.
– Чоннэ. – Внешне, хочется верить, я невозмутим. – Не нужно ничего говорить. Не усложняй мне задачу, я тебя очень прошу.
Было бы слишком просто, замолкни ты и смирись. Куда проще, чем сейчас, когда нетерпеливо сдвигаешься на самый край постели:
– Итан, д…
–
– Я буду тем, кем захочешь. Только позволь остаться рядом.
И взгляд такой… просящий, такой несправедливый! Ты весь