На языке эльфов

Коди Бертон на пороге в трениках и мятой кофте цвета оливок. За ним свет и стены. Он молчит. Смотрит и молчит.

«ядурак»

Потом отнимает ладонь от ручки двери:

– Никуда не уходи.

Будущий графический дизайнер пропадает из поля зрения, оставляя наполовину распахнутую дверь.

Я никуда не ухожу.

«ядурак»

Не поднимаю глаз с пола, сжимаю кулаки и только сейчас понимаю, что продрог в одной толстовке с запахом черники на рукавах.

– По-моему, он заснул. – Коди появляется так же быстро, как исчез. В руках книга с тетрадью, скомканный провод наушников и телефон. – Не бойся разбудить, он не вылазил из постели целый день.

А я топчусь на месте, когда он уходит. Шумно дышу и, кажется, ощущаю твой запах. Словно формулы переваливаются через порог к моим кроссовкам, карабкаются по черным джинсам, оттуда к толстовке – по белым шнуркам к подбородку, а после торжественным прыжком на кончик носа.

Я делаю шаг. И потом еще и еще, прикрывая за собой дверь.

«ядурак»

Тобой пахнет так сильно, что отчего-то вдруг кажется, будто я угодил в ловушку. Легкая дезориентация порождает страх невозможности отступления. Хотя я по-прежнему могу сбежать незаметно.

Ведь ты лежишь на животе, повернув голову к стене, и никак не реагируешь на звуки моих шагов. Твоя кровать слева. Бледно-синее постельное белье собирается в ступнях. Тебе, наверное, жарко. Ты оголен по пояс. Из одежды лишь серые домашние брюки, а наполовину распахнутое окно подпирают три толстых тома по экономике, не позволяя открыться полностью.

Мне еще можно сбежать. Мне еще можно шагать назад. И я шагаю. Раз. Раз. Раз. Чувство неизбежности нападает снова и сразу же, как опускаюсь на стул в метре от твоей кровати.

«ядурак»

Из окна периодически дует, ветер щекочет волосы на затылке, но я ведь точно знаю, что покрываюсь гусиной кожей вовсе не поэтому. Чьи-то незримые лапы бегают эстафетой, непременно оставляя меня в проигрыше.

У тебя немного смуглая кожа. Настолько, насколько возможно. Лопатки выглядят не совсем естественно, пока ты прячешь руки под подушкой, но именно в этих изгибах я блуждаю глазами до неприличия долго. Будто никогда не видел таких гоночных трасс на живом теле.

Они у тебя как обрезанные крылья, мой боевой ангел. И глядя на них, на то, как ты дышишь, приводя в плавное движение все тело, я очень сильно фокусируюсь и начинаю слышать.

Твое сопение – это сладкая вата, вырастающая вокруг маленького держателя. Легкий шорох, за которым нравится наблюдать. Ты дышишь, а меня переполняет катастрофической нежностью, и где-то здесь – сразу после каких-то колющих толчков в груди – я лишаюсь желания удрать.

«ядурак»

Так разве это новость? Тебя так много! Ты в каждой черной ленте растрепанных волос, разбросанных по подушке, в груде вещей на спинке стула, в застывшем структурной формулой запахе экзотических фруктов.

«Ритмы острова Бали». Я читаю название ярко-оранжевой баночки дезодоранта и чувствую, как власть во мне сменяется так рьяно, что теперь меня страшно пугает совсем другое осознание: я не знаю, как заставить себя уйти. Мне не хочется, чтобы этот миг длился вечность. Это глупости. Но я бы предпочел его вечности, не задумываясь.

Мне с трудом дышится из страха тебя разбудить. Грифелем собственных ресниц срисовываю линию позвоночника, скатываюсь стружкой в изгиб поясницы и изучающе останавливаю карандаш у пояса брюк, что сползли во сне чуть ниже, чем им полагается быть.

Ты усыпан родинками так, что можно собрать картинку, если попробовать соединить точки. Ты захватываешь мой дух. Ты заставляешь меня дышать слишком часто и слишком опасно. Ты меня сотрясаешь с ног до головы до такой степени, что мне, за последние два часа здорово продрогшему без верхней одежды, тоже

становится жарко.

Ты, ты, ты, ты! Как же тебя много!

Мои неугомонные упрямые пальцы, перенявшие от тебя дотошность, пищат и скулят, дергают нервные окончания, как дети штанину, – просят прикоснуться. У меня совсем не получается на себя ругаться. Совсем-совсем. Все, что разрастается в голове, это один большой сценарий, в котором я позволяю себе опустить голову в центр между твоими лопатками, прижаться щекой и слушать, как чуть ниже ворчит сердце, ощущая чужой вес.

Меня бьет по щекам очередной порыв ветра, и я резко задираю подбородок, жмурясь. Когда открываю глаза, пытаюсь видеть все, кроме тебя.

Ваша комната такая же, как моя с Марком. Две кровати по углам, два стола и окно. Марк приучен к солдатской дисциплине и порядку: у него все вещи почти по линейке и ничего лишнего. Как и у меня. Весь я отражаюсь только в своем убежище, а в комнате общежития зеркала занавешены плотной тканью чужой земли.

А вы с Коди заполнили это небольшое помещение пятнами своих галактик и красками личных текстур.

У нас с Марком комната серо-желтая с черными пятнами. Ваша – картина Джексона Поллока.

Я оборачиваюсь: над кроватью графического дизайнера полки все в рисунках и распечатках. Вещей там так много, что кажется, будто каждая – на волоске и хоть раз да падала владельцу на голову.