На языке эльфов

Ты был рядом, когда начался четвертый курс, и потом, полгода спустя, когда в стране объявили карантин. И после этого, когда переехал ко мне, притащив кучу вещей, включая приставку и свой незаменимый гель для волос.

Ты был рядом весь месяц, пока мы дурачились, учились танцевать по онлайн-урокам, мыли собак, смотрели сериалы, читали друг другу вслух, пытались готовить, бегали наперегонки в магазин, часами лежали в ванне, целыми днями играли в приставку.

А ночами занимались любовью.

Когда были пройдены этапы, освоены все вещи, которые тебе хотелось со мной делать, ты заявил, что мы никогда не занимаемся сексом. Ты сказал: я спал с другими до тебя, ты это знаешь. Ни в кого из них я не был влюблен и потому никогда не чувствовал того, что ощущаю с тобой. Даже если быстро, даже когда беру тебя слишком… похотливо. Это все равно не так, как было с другими. Это, блин, два совершенно разных уровня. Не просто секс, Итан, я это тебе говорю не как романтик. А как… аналитик. Чего ты смеешься? Это важные вещи, хохотун. Я у тебя единственный, так что ты никогда не поймешь разницы. И… вот только попробуй сейчас плохо пошутить насчет этого.

И не собирался. Для меня этот вопрос слишком нешуточный. И люблю я тебя тоже

слишком.

Так, что позволяю все. И нежно, и грязно. Очень романтично и очень похотливо. В постели и на столе. У стены и на полу. В ванне и в душе. Быстро и медленно. Утром и ночью. Под музыку и в тишине. В одежде и без.

Внутри меня во всех смыслах только твое место. И что бы ты ни делал, мне действительно всегда приятно. И ярко. И с искрами, петардами, разрядами, которые рождаются внутри меня, только если ты вводишь нужный пароль своими пальцами.

Если бы не ты, Чоннэ, я бы никогда не узнал, сколько граней телесной любви содержится в моем человеческом теле. Если бы ты не поощрял, не предлагал и не направлял, я бы никогда, слышишь, не решился попробовать быть дающим и не узнал, что могу, и что мне это нравится, и что тебе – тоже. И только из-за тебя одного я тонул в смеси смущения и возбуждения одновременно в тот день, когда ты впервые учил, как нужно тебя к себе готовить.

И только из-за тебя, Чоннэ, я знаю, что это такое – любить до самых ногтей и огрубевших ступней.

Я хочу, чтобы ты знал: я каждый день благодарен за то, что ты остался рядом. Тогда. Когда Ури начал показывать характер. Когда он стал завидовать. Когда сказал, что тоже хочет нормального секса. Когда перестал просить. И начал шантажировать. Когда мы с тобой долго говорили, обсуждали, ссорились и я плакал, страшно боясь последствий, трясся от одной только мысли все разрушить, испортить, лишиться тебя и того, что у нас было.

Но ты обнимал за плечи, встряхивал и говорил, что любишь меня. И принимаешь меня. И, вытирая мне слезы, шутил, что есть проблемы куда серьезнее, чем та, с которой столкнулись мы. И я поверил.

А ты. Ты остался, когда пришлось давать Ури то, что он у тебя просил, и сделал то, что умеешь: нашел подход. Придумал правила, разобрался, как нужно, чтобы просто, чтобы быстро, чтобы без поцелуев и прелюдий. Чтобы, когда Ури, получив свое, исчезал, бурно расплескавшись, ты всегда мог узнать меня по глазам, и прижать к себе, и долго обнимать.

Ты остался и был рядом три года спустя, когда вышла шестая «Far Cry» и тебя как всегда распирало от упрямства, потому что приспичило выполнить обещание четырехгодичной давности.

Ты повез нас на пляж, нашел музыку и велел от тебя бежать. И я бежал. И проиграл. И ты целовал меня на песке, а потом был жутко нетерпелив, едва переступив порог дома, и взял прямо на столе, искусав мне весь затылок. В тот раз не было убрано, и все слетело на пол, и после я заставил тебя убираться, спрятав шнур от приставки и компьютерную мышь.

Боже, как же ты не любишь убираться. Из года в год заставлять тебя все сложнее. А время ведь такое быстрое. Иногда тяжелое, иногда легкое. Смешное и грустное. Яркое или блеклое. Разное. Непостоянное. Как и я.

Все так же меняю цвета, желания и утверждения. Имею интерес, а после его лишаюсь. Вру, а потом исповедуюсь. Курю и следом бросаю. Пью, а совсем скоро морщусь. Люблю жизнь, но часто к ней безразличен. Кусаю себя за хвост, а вскоре давлюсь и выплевываю. Так и не понял до конца, какой я, но по-прежнему неизменно во мне лишь совсем немного. Ярче всего – любовь к тебе.