На языке эльфов

спешно, мокро, громко. И с каждым сопишь, учащаешь ритм, сбиваешь дыхание. В этом столько ярких цветов, столько сдержанной тайной силы, еще сонного напора, что я все сразу угадываю, ощущаю, понимаю. Ты понимаешь тоже.

Ты останавливаешься. Упираешься лбом мне в спину и дышишь так же громко, расстилая сахарные дорожки вдоль позвоночника.

– Ты сказал, татуировки три, – я слышу: пытаешься себя отвлечь.

– Мне нужно развернуться, чтобы показать.

Ты отстраняешься, позволяя поменять положение. Теперь я перед тобой. Глазами в мои не смотришь, сразу находишь татуировку. Не поднимаешь руку, не трогаешь. Просто рассматриваешь мелкую надпись под левой ключицей. Там короткое очевидное: Elf Prince.

А после ты сражаешься с самим собой. Садишься прямо, опираешься локтями о колени и смотришь в пол. Это выглядит странно, становится тихо, расплывчато щелкает стрелка на часах и клацает к миске с водой Хиро. А ты горбишься и на меня совсем не смотришь.

– Чоннэ.

– М-м?

Я повинуюсь внутреннему зуду беспокойства, сотням вопросов и искусанному хвосту способности себя накручивать:

– Скажи, ты часто мастурбируешь?

Когда вопрос уже в воздухе, пальцы сжимают кофту, зарываются по самые кисти. Стыдятся. Ты оборачиваешься медленно-медленно и не сразу поднимаешь голову. Смотришь куда-то на мои ступни в теплых черных носках и только после, прождав пару секунд, поднимаешь взгляд:

– Ты сейчас меня испытываешь?

Да разве я умею?

– Я не планировал, – особенно когда ты смотришь так устало и честно, – но теперь, наверное, да.

– И часто ты будешь так делать?

– Пока ты не сорвешься.

– Ты так хочешь от меня избавиться?

– Я так хочу, чтобы ты никогда не уходил.

Все это срывается с губ в неконтролируемом откровении. Я не слежу, не пытаюсь фильтровать, перестаю продумывать. Совсем открыт. Почему – не знаю. Наверное, что-то перегорело и выключилось под твоими пальцами, губами, под таким близким запахом и раздетой честностью. Может, мне очень-очень страшно.

– Я от тебя никуда не уйду, Итан.

Та же поза. То же упрямое постоянство – густая краска с твоих губ.

– А если тебе не понравится? – И я, пожалуй, такой же.

– Что именно?

Неуверенный. Пугливый. Склонный себя накручивать:

– Физическая часть.

В твоих глазах искрящееся недоумение. Абсолютно натуральное. Даже медлишь, прежде чем спросить:

– Ты серьезно об этом переживаешь?

– Я обо всем переживаю серьезно.

– Мне понравится, Итан, – отзываешься совершенно спокойно, – это даже не стоит обсуждать.

Может быть, не стоит обсуждать и то, что топчется нетерпеливо на моих губах. Только я слишком размяк и растерялся после твоих прикосновений. Теперь, наверное, сижу раскрасневшийся, как и моя кофта, в приступе скрытой телесной отзывчивости.

– Ты… – и потому, конечно, не могу сдержаться: – Представляешь меня, когда мастурбируешь?

Едва слова к тебе по незримым коротким тропинкам, я снова ощутимо стыжусь.

– Постоянно.

А ты нет. Ты смотришь мне в глаза, измазанный солнцем и черной смолой тягучего взгляда.

– Что я… делаю в твоих мыслях в этот момент?

Возможно, меня засасывает, раз я никак не могу умолкнуть. Чем дальше иду, тем больше смущен. Чувствую, как пылают щеки. Вспоминаю, что кофта в моих пальцах. Что я снял ее. Что я обнажен по пояс.

– Ты действительно хочешь это услышать?

Конечно. Нет. Не знаю. Может? Черт. Чоннэ!

А ты все в той же позе: опираясь локтями о колени. Глядишь на меня через плечо. Пристально. Так, что не отвернуться: кажется, что склеен.

– Если я не буду ничего делать, ты смог бы возбудиться?

Молчишь. А потом выпрямляешься. Руки в стороны и выжидающий взгляд строго бьет в мой. На тебе светло-голубые спортивные штаны. Они обтягивают бедра, к щиколоткам собираются складками. А в области, которую я зову самым личным пространством, тебе сейчас

откровенно тесно. Яркий облик возбуждения вырос честностью, и в такой позе она настолько приметна, что было бы сложно скрыть даже от того, кто не привык туда смотреть. То есть от меня.

– Следующий вопрос?

Я отвожу взгляд к журнальному столу, когда ты спрашиваешь, вновь подаваясь вперед, чтобы спрятать доказательства. Мне стыдно. Мне боязно. По самым разным причинам. Кажется, что я упускаю. Теряю. Рискую. Уроборос внутри – как жгут – резко, сильно, больно. Что мне нужно делать? Должен ли я что-то делать? Как это обычно происходит?

Черт возьми, Чоннэ, скажи мне что-нибудь, прошу. Иначе я начну, на тебя не глядя, нести потоки искусственной храбрости:

– Ты можешь… сделать это сейчас? При мне.

– Итан.

– Нет, ты… – Тон твоего голоса совсем не строгий, но я боюсь продолжения. Боюсь гнусных выводов: – Не думай, что я хочу смотреть, как смотрел Эрик, я просто… – бросаюсь глазами к твоим, врезаюсь искренней уязвимостью: – Мне нужно понять, что я почувствую. Если я смогу смотреть на тебя, это все поменяет. Это ведь будешь ты, Чоннэ, ты… понимаешь?

– Понимаю, – твой ответ одними губами. – Но я… боюсь, что тебя это напугает и отдалит. Это слишком резко.

– Тогда, если хочешь, сначала поцелуй меня.

Я сбрасываю слова слишком быстро. Так, как зудит и трясется будильник. В лихорадке яркого фанатизма.