На языке эльфов

Поэтому машинально выпрямляюсь и цепляюсь за твою куртку на локтях.

– Держу.

Ты не врешь. Крепкие руки на моей талии не врут тоже. Как и глаза. Ты теперь ниже и смотришь, немного задрав голову, как-то пристально-пристально, слишком вдумчиво. А потом правая рука перемещается к вороту, и пальцы расстегивают первую пуговицу моей крупной джинсовки.

Я продолжаю цепляться за твои локти, стягивая ткань. Ты продолжаешь расстегивать пуговицы. Я ничего не боюсь. Только все равно дышу загнанно, обрывками, и все, что получается, это цепляться за твой неотвратимый взгляд. Он прямо в меня. Уравновешенный, стойкий, яркий. Он разговаривает. Укачивает. Что-то поет, убаюкивая.

Под полностью расстегнутую куртку не лезут ни ветер, ни соль. Все в стороне. Все неважно, кроме твоей ладони на моем животе. Она там выжидающе. Замерла, словно будущий отец возле беременной жены: ждет, когда кто-нибудь толкнется. Это так забавно, но мне не до смеха.

Ты перемещаешься взглядом по моим зрачкам, следишь, ловишь реакции. Собираешь серую ткань пальцами и тянешь вверх, высвобождая из переплетных рукавов комбинезона. Она легко тебе поддается. Тебе все поддается легко. Ты так, наверное, не думаешь, но я поддаюсь в первую очередь. Даже всем твоим манипуляциям. Хитростям. Приемам. Тому, как всегда горячие пальцы пробираются под футболку и выжигают мне кожу.

Зачем-то я выгибаюсь еще больше, дезориентируясь, но ты не врал, ты держишь. Вторая рука перемещается выше по спине, давит, поддерживает, и я совсем перестаю контролировать равновесие. Меня рассыпает точечными узорами от головы до лодыжек, стягивает непонятным чувством. Мне трудно его описать, я его не знал прежде, но, наверное, это… трепет. Он отражается на лице?

Скорее всего. Потому что ты рассматриваешь мое очень внимательно и только после тянешь ладонь выше. Она теплая, она мягкая, она сильная. Изучает пальцами даже мелкие складки живота, но мне некогда смущаться: я забываю дышать, перемещаю руки тебе на плечи в жалкой попытке справиться с нарастающим чем-то и снова ловлю твой взгляд, а ощущение от него совсем новое. Иное. Такое, будто от тебя пахнет не колой вовсе. А колдовством, дурманом, волшебным зельем. И я не падаю в этот котел только благодаря твоей руке на спине.

– Тебе… – у тебя тоже. Голос другой. С легким окрасом этого чего-то, вымоченного в колдовском зелье, – противно?

Я мотаю головой. Как ребенок: часто-часто. Ты улыбаешься. У тебя глаза мерцают. Будто снова по волшебству. И меня… меня заполняет нежностью. Невероятной, слегка удушающей нежностью. Она сбивает дыхание окончательно, и я тут же вдыхаю через рот.

А твоя рука покидает горячее логово под футболкой и ложится мне на колено. Улыбка остается тенью, заменяется прежней сосредоточенностью, и вот ты снова следишь за моей реакцией, смещаешь взгляд на губы, когда я в очередной раз через них выдыхаю. Ладонь медленно движется к бедру, сжимаясь несильно, пробирается под темно-синюю ткань повязанного верха и замирает.

– Сейчас, – ищешь ответы во взгляде, – неприятно?

А я снова совсем по-детски: нет-нет. Не лгу, не скрываю, не провинился. Я уже и сам слышу, как слишком часто дышу. И сжимаю твои плечи тоже слишком. Когда ты осторожно смещаешь ладонь к внутреннему бедру.

Это совсем не то же самое, что невольно зажать руки между коленей, чтобы сидеть удобнее или чтобы было куда их деть. Тысячи разных «или» – ничто в сравнении с тем, что это не мои руки и не мои пальцы в этом сверхличном пространстве. И не чужие. И не те. И не любые другие. А твои.

Сколько исключений ты хочешь во мне взрастить, Чоннэ? Скажи мне, как ты это делаешь? Обволакиваешь одним собой? Кутаешь, изрисовываешь? Да ты, черт возьми, меня переписываешь. Как целую большую программу. Что-то вводишь этими пальцами по чувствительным клавишам натянутой ткани, и я…

…я вспоминаю сегодняшнюю ночь. И темноту, и образ вот этих пышных ресниц, и мою руку в моем же личном пространстве в откровенной тоске по тебе. Я спрыгиваю, в спешке наступая на твои кеды.

Ты смотришь почти испуганно, плещешься волнением и уже размыкаешь губы. Хочешь начать извиняться, хочешь сказать, что виноват или перегнул палку. Но я быстро мотаю головой. Часто-часто. Как ребенок. Не лгу, не скрываю, не провинился.

Если только тем, что переполнился. И что среагировал. Малой дозой непривычной тесноты там, где я большую часть жизни мертвенно спокоен. Ты читаешь по взгляду: мне не противно, не неприятно, я просто растерялся. И теперь тычусь лбом в твое плечо. Закрываю глаза и все еще чувствую отпечатки глухих вибраций ниже перевязанных рукавов. А потом.

Потом твоя рука обхватывает мои плечи и прижимает ближе.