«28 января (8 февраля), – пишет А. Керсновский, – в метель и вьюгу разразилось наступление 10-й германской армии – во фланг и тыл нашей 10-й. Удар трех германских корпусов пришелся по правофланговому 3-му армейскому корпусу генерала Епанчина (54-й и 56-й пехотным дивизиям), уже лишенному своих превосходных полевых дивизий. Невысокого качества, эти войска пришли в совершенное расстройство. Корпус потерял артиллерию, командир корпуса потерял голову – и все бежало в Ковно. Дорога в тыл армии немцам была открыта, и фланг соседнего 20-го корпуса генерала Булгакова обнажен». Нелицеприятный историк обрушил весь гнев на 3-й корпус и его командира Епанчина. Между тем 3-й корпус просто не мог выдержать удар такой силы столь превосходящего противника. Отступал, но не потерял управления, не бежал панически. Командир корпуса генерал Епанчин, бывший многолетний начальник элитного Пажеского корпуса, едва не попавший под суд за отступление, в своих мемуарах довольно убедительно доказывает свою невиновность. Другое дело, что в штабе 10-й армии, штабе фронта почти четверо суток не понимали всей тяжести происходящего. «Генерал Сиверс писал приказы о резке порций, устройстве нар, утилизации хозяйственных отбросов, устройстве сапожных мастерских», – говорит Керсновский.
Случилось то, что должно было случиться. Немцы еще никогда не наступали зимой. Но огромный растянутый фронт, перевес немецких сил и средств, лесистая и болотистая местность, нарушение линий связи и потеря управления штабами как бы разорвали 10-ю русскую армию на части. 3-й корпус отступил и, по сути, выбыл из строя. 26-й армейский корпус генерала Гернгросса также не выдержал удара превосходящих сил противника и отходил, обнажая уже левый фланг 20-го корпуса Булгакова. 20-й корпус, не получая никаких указаний, оставался на прусской земле и в тыл ему выходила вся немецкая 10-я армия. И только на самом левом фланге 3-й Сибирский корпус генерала Радкевича сдержал все атаки частей 10-й и 8-й немецких армий. «Стойкость полков 7-й Порт-Артурской и 8-й дивизий сибирских стрелков спасла 10-ю армию от участи самсоновской 2-й… Сопротивление 3-го Сибирского корпуса трем германским Людендорф назвал “восхитительным”», – замечает Керсновский. Только на пятый день 20-й корпус получает приказ командарма на отступление. К этому времени его 40 тысяч бойцов при 170 орудиях уже находились в полном окружении тройных сил противника. О трагедии корпуса рассказано достаточно подробно.
«Командир корпуса генерал Булгаков взялся командовать своим корпусом, как ротой, поведя его на прорыв одной громадной колонной. Вековым литовским чащам, свидетелям гибели меченосцев и великой армии императора французов, довелось увидеть и скрыть от мира в своих недрах агонию гумбинненских победителей. Восемь дней шел смертельный бой. 21-й германский корпус был растерзан, его орудия и знамена лотарингских полков перешли в наши руки, увы, на короткое время (106-й пехотный Уфимский полк взял командира и знамя 173-го германского пехотного полка, 16 офицеров и 1000 нижних чинов пленными, 12 орудий и 4 пулемета в лесах у Срезского Ляса 3 и 4 февраля. 116-й пехотный Малоярославский полк захватил 5 февраля у Махарце 500 пленных и 5 орудий. Аналогичные трофеи были в остальных полках 27-й и 29-й дивизий, взявших в общем 4000 пленных при генерале, орудия и знамена). У немецкого генерала Эйхгорна были еще 38-й и 39-й корпуса. Дивизия за дивизией бросались на изможденные войска Лашкевича, Джонсона и Розеншильда, отчаянно отбивавшиеся на все стороны. Из 14 полков лишь двум удалось пробиться в Гродно. Это был генерал-майор Российский с 113-м Старорусским и 114-м Новоторжским полками. Остальные в количестве 8000 человек 8 февраля положили оружие у Липска и фольварка Млынек, где в последней бешеной атаке погибла вся 27-я дивизия (герои Гумбиннена