На дальних берегах

Он опустился на одно колено, бережно обнял Васю одной рукой за плечи, а другой повыше колен и, пошатнувшись, выпрямился во весь рост.

Эрих и Ганс подошли к нему помощь.

— Пустите! — сказал Мехти.

И большими шагами, шатаясь, он пошел вперед по тропе.

Ганс и Эрих в нерешительности потоптались на месте и поплелись следом. Тропу пересекал шумный быстрый ручей. Мехти перешел его вброд и, не глядя под ноги, двинулся дальше.

Ганс и Эрих шли рядом с ним, по обе стороны.

Это была удивительная процессия: безоружный, израненный партизан, несущий на руках тело друга, и почтительно эскортирующие его два вражеских солдата.

А день разгорался все ярче. Молодо зеленела трава, пели птицы.

Мехти ничего не видел и не слышал.

Немцы не осмеливались предложить свою помощь, хотя понимали, что Мехти еле держится на ногах.

Неожиданно из-за поворота навстречу им вышли крестьянские девушки — они шли гуськом, одна за другой, с корзинами и кувшинами. Это были те самые девушки, которые принесли когда-то партизанам последние крохи из крестьянских запасов.

Впереди выступала высокая, стройная девушка с большим родимым пятном над губой. Увидев немецких солдат и Мехти с Васей на руках, крестьянки испуганно остановились. Девушка с родимым пятном узнала Мехти и Васю. Она видела обоих в штабе бригады, а Вася несколько раз ночевал в их селе.

Мехти уже приблизился вплотную к крестьянкам. Девушка колебалась секунду, потом знаком подозвала к себе подруг. Молодые крестьянки остановили Мехти и приняли из его рук Васю.

Они сделали это так властно и так нежно, что Мехти не противился — он покорно разнял руки, посмотрел вокруг бездумным, отсутствующим взором и побрел вслед за девушками. Он был в полузабытьи, и хотя идти ему теперь было легче, он шел, по-прежнему пошатываясь, спотыкаясь… Это состояние, похожее на сон, длилось долго. Впереди пестрели платья девушек, легко покачивалось у них на руках тело Васи, рядом шагали Ганс и Эрих…

У околицы деревни их встретила толпа крестьян. Девушки передали Васю крестьянам.

И опять Мехти, шатаясь, брел по дороге, а впереди качалось тело Васи: его несли уже не девушки, а крестьянские парни-горцы, одни — в ботинках и грубых шерстяных чулках, другие — в сапожках из некрашеной кожи.

Во второй деревушке, состоявшей всего из нескольких хат, Мехти напоили холодной ключевой водой, усадили на покосившуюся скамью под деревом. Ему что-то говорили, но он не слышал.

И снова шли они в горы. Мехти вел под руку незнакомый старик в овчинном жилете.

Васю несли уже впереди на носилках, и был он умыт, причесан, одет в чистую холщовую рубаху с расшитым воротником, обут в новые башмаки.

В селе, прилепившемся к голым скалам, сделали привал. Около Мехти сидели все тот же незнакомый старик и несколько парней; слышались приглушенные голоса. Он послушно опустошил кружку с вином, чьи-то прохладные руки перевязали ему кровоточащее ухо. А когда они вышли из села, Мехтч увидел, что на груди у Васи покоятся большие белые цветы — дары рано пробудившейся от зимнего сна земли.

Потом Вася лежал на земле; вокруг было очень много людей; гремел ружейный залп; потрясая сжатыми кулаками, говорил Ферреро, а потом не выдержал — отошел и стал сморкаться в огромный клетчатый платок. Говорили и другие: крепыш-болгарин, огненно-рыжий Маркос в остроконечной шапке, сдвинутой на затылок; негр Джойс — он совсем не знал Васю и все же волновался, как никогда прежде. Это было первое большое горе в его новой жизни: погиб товарищ по борьбе…

Сзади Мехти кто-то, закуривая, чиркнул спичкой; он обернулся: доброе и мягкое лицо Сергея Николаевича было печально; он судорожно затягивался папиросой, полные щеки его чуть дрожали.

Мехти сидел перед холмиком, устланным хвоей и цветами, а вокруг высились молчаливые каменные громады…

Не было ни боли, ни слез, ни крика — пусто в душе, пусто вокруг…

Он заметил, что напротив него, у холмика, стоят заплаканные Сильвио и Вера.

— Нет Васи, — проговорил Мехти опять, обращаясь сам к себе, и впервые за этот бесконечный день почувствовал, что ему трудно дышать. Невыносимо закололо в груди…

И вместе с болью пришла из глубины сознания почти осязаемая мысль: в его жилах, заставляя двигаться, биться, изболевшееся сердце, течет Васина кровь.

Горячая Васина кровь!

И Мехти увидел перед собой не Веру и Сильвио, а Васю с Анжеликой; а потом одного Васю в форме немецкого солдата, Малыша с дергающейся щекой; а потом Васю, помогающего ему идти по лесу: Мехти еще слаб после ранения, а Вася — белобрысый, веснушчатый — восторженно говорит с ним о том, что близка весна.

Теперь нет Васи, а есть вот этот холмик.

Мехти беззвучно рыдал у маленького холмика, устланного хвоей.

Он не слышал, как откуда-то издалека донесся сюда протяжный стон. Вера и Сильвио забеспокоились, но не сдвинулись с места — нельзя было оставить Мехти одного. Стон повторился; потом все стихло.