На черном фронтовом снегу

Г.Б.: Ну что вы, какой там Константинополь! В дни Кубинского кризиса в 1962 году я знал, какая царила паника в Нью-Йорке. Люди ночевали в подъездах, готовые по первому сигналу спасаться от наших ракет в бомбоубежищах. Я слушал все это по их радио, шел спать и спокойно засыпал. Я точно знал, что из-за Кубы мы воевать не будем. Тем более мы отказывались воевать из-за Константинополя. Думаю, и сейчас нам воевать не за что.

РЖ: В какой-то из ваших книг мне запомнилось обращение к истории: стоило, мол, крымскому хану Девлет-Гирею дважды подойти к Москве, как Иван Грозный отменил опричнину. То есть какой-то урок из войны был извлечен. Вряд ли позднейшие государственные мужи оказались на высоте Ивана Грозного – можно ли говорить об извлечении каких-то уроков из Афганской и Чеченской войн?

Г.Б.: Если бы были извлечены какие-то уроки из Афганской войны, то и чеченской не было бы. Конечно, это трагедия, и урок из всего этого извлекается один. Человеческие жизни нельзя измерять сотнями или тысячами. Власть должна научиться отвечать за каждого бессмысленно погибшего, а народ должен научиться спрашивать у правительства за каждого погибшего.

РЖ: Не собираетесь ли вы что-то написать о какой-либо из последних войн?

Г.Б.: Нет, не собираюсь. Во-первых, я на них сам не воевал. А во-вторых, в день начала Чеченской войны в «Известиях» ведь было опубликовано мое обращение к Ельцину с призывом пригласить Дудаева в Москву и начать с ним переговоры… Но в «Знамени» я способствовал открытию замечательного писателя-«афганца» Ермакова, роман которого «Знак Зверя» – лучшее из того, что написано об Афганской войне.

РЖ: В свое время вы не боялись в корне менять «облик» читателя «Знамени», выбрасывая из редакционного портфеля произведения Чаковского или Юлиана Семенова. Тираж журнала при этом увеличивался, и его даже приходилось ограничивать лимитированием подписки. Каким вы видите своего читателя сейчас?

Г.Б.: Мы тогда в «Знамени» проводили социологические опросы, из которых следовало, что 22–24 процента наших читателей составляла молодежь. Велика была доля интеллигенции малых городов. Не было представителей депутатской группы «Союз», помните такую? Не было никого из КГБ и милиции. Каков мой читатель сейчас? Я продолжаю много ездить по городам, встречаться с читателями. Среди них меньше стало молодых. В основном моему читателю сейчас за сорок.

РЖ: Одна из сугубо литературных проблем – язык. Вы в воспоминаниях подробно изобразили, как вы бились в журнале за «Собачье сердце» Булгакова, но без особого сожаления уступили «Котлован» Андрея Платонова «Новому миру». Отражает ли этот факт ваши пристрастия в литературной классике?

Г.Б.: Как без сожаления? С сожалением! Но я не ставил перед собой задачи захватить все. Я был за то, чтобы сообща возвращать литературу. Накануне ухода с должности главного редактора «Знамени», когда журнал попал в убийственную экономическую ситуацию, мы придумали уникальный библиотечный проект, который с помощью Сороса и «толстые» журналы спас, и библиотекам помог, обеспечив их журнальной подпиской. Я предлагал сразу же всем журналам объединиться в этом проекте, но они поначалу отказались, и мы действовали сами, на свой страх и риск. Потом, когда увидели, что у нас дела пошли неплохо, и они обратились к Соросу с аналогичной просьбой, и тоже получили поддержку.

РЖ: Этот эпизод свидетельствует, что вам не чуждо экономическое мышление. Может быть, вы бы могли сейчас, хорошо подумав, предложить какой-нибудь спасительный экономический проект и в масштабах всей страны?

Г.Б.: Не хочу быть дилетантом! Экономисты-то у нас есть, да к их голосу никто не прислушивается.

РЖ: Писатели все же, как говорится, «не могут молчать». В свое время вы были одним из первых рецензентов первого опубликованного произведения Александра Исаевича Солженицына «Один день Ивана Денисовича». Не собираетесь ли сейчас написать рецензию на его последнюю, тоже в чем-то пророческую, книгу «Россия в обвале»?

Г.Б.: Я был вторым после Константина Симонова рецензентом «Ивана Денисовича» и оценивал повесть как сильное художественное произведение. Но публицистика Солженицына, его телепередачи не кажутся мне серьезными. Это как раз и есть дилетантство! «Россию в обвале» я начал было читать, но не дочитал. Так что в данном случае рецензента из меня не получится.

Меня предавали. Я – никогда…

(Из интервью для «Известий». Беседовала Гузель Агишева, 2008 год)

Известия: Вам 17 лет. В воздухе пахнет войной. Как все это было для вас?