На безымянной высоте

— Что ж, кое-чему мы действительно научились за эти три года… — сказал Егоров, уважительно взглянув на Иноземцева.

— Догадываться о замыслах своего начальства или, бери выше, командования фронтом, например, — усмехнулся Иноземцев. — Которое предпочитает подолгу держать нас в неведении, боясь утечки… А ты предложи эту идею как запасной вариант на завтрашнем совещании в штабе корпуса. От своего имени. Наше ведь дело прокукарекать, а там хоть не рассветай… Я правильно говорю?

— Хорошо, Сережа, что ты не улетел в академию.

3

Михаил и Малахов подошли, слегка пригнувшись и оглядываясь, к ограде хутора пана Марека. В руках они держали две пустые канистры.

Марек на стук вышел из дома, приложил руку ко лбу, вгляделся.

— Заходите, — сказал он. — С чем пришли?

— С посудой, сам видишь. Марек, у нас тут свадьба намечается… Фронтовая. Вот пришли попросить у тебя сливовицы и пшеничной… Мы заплатим, не беспокойся.

— А я и не беспокоюсь. Только какие там у вас деньги… — Хозяин махнул рукой. — А вот свадьба — это хорошо, это к миру. Значит, война к концу идет, раз людям не терпится свадьбы играть. Ладно, пойду в погреб нацежу. А потом, Миша, поговорим. Есть серьезный разговор…

— Да, и вот тут тебе лекарства для внучки, как ты просил. — Михаил передал хозяину газетный кулек с таблетками. — А я пока доделаю что начал…

Некоторое время спустя Михаил уже чинил крышу, сидя на коньке с топором в руках, во рту гвозди, а Малахов только посвистывал и почесывался, оглядывая дом и хозяйство, какое бывает лишь в мирное время да у крепких хозяев, не знавших, что такое колхозы.

Когда Марек вынес наконец из погреба наполненные канистры, Михаил крикнул Малахову сверху:

— Коля, отнеси в расположение, только смотри донеси — не расплещи! А я тут еще задержусь… Так что за разговор? — спросил он пана Марека, присаживаясь наконец на крепкий старинный стул в горнице.

— Помнишь, я говорил тебе про ребят, про власовцев?

* * *

Немецкий снайпер капитан Рихард Кремер с интересом наблюдал в оптический прицел, как Малахов нес канистры с самогоном. Вот он остановился, будто бы отдохнуть, огляделся по сторонам, отвинтил колпачок, налил, выпил, снова огляделся по сторонам, утерся рукавом… В прицел было видно его довольное лицо. Наконец он пошел дальше. Но нет, снова остановился, налил уже из другой канистры… Снова выпил, и снова, видно по лицу, понравилось.

Снайпер засмеялся, обращаясь к напарнику:

— Курт, посмотри на этого русского парнишку! Совсем молодой, по возрасту — наш гитлерюгенд… Вспомнил его? Это он отплясывал на бруствере русских окопов в офицерской фуражке!

— У меня сын в его возрасте, — сказал Курт. — Мне почему-то таких всегда жалко. Может, потому что они сверстники? Ты хочешь его убить или просто поиздеваться?

— Пока не знаю. Тоже жалко стало… Знаешь, война идет к концу не потому, что кто-то выигрывает, а кто-то проигрывает, а потому, что все от нее устали. Уже не важно, кто ее выиграл. Скорее бы только все кончилось… И особенно обидно гибнуть под самый конец… Нет, если бы все эти политики и генералы, все, кто ее затеял, кто послал нас убивать друг друга — наши, русские, англичане, американцы — здесь собрались, я бы с удовольствием их всех пощелкал. А этого парня мне жалко. Как и русскую девушку-снайпера, которая на меня охотится… Поэтому я просто с ним поиграю. Как кошка с мышкой…

Он приложился к прицелу. И выстрелил. Пуля пробила канистру. Малахов вздрогнул, охнул, сел на дорогу, растерянно огляделся. Раздался второй выстрел. Пуля пробила вторую канистру.

Немцы хохотали, глядя в прицел и бинокль на его лицо. Малахов бежал, неуклюже виляя из стороны в сторону, спиртное лилось из пулевых отверстий в канистрах, его лицо заливал пот… Наконец бедолага остановился, поставил канистры на землю. Обернулся, погрозил кулаком:

— Ну, падла, я до тебя еще доберусь… Я тебя, козла, урою…

* * *

— Ну так где твои власовцы? — спросил Михаил. — И почему они до сих пор к тебе ходят?

— Ева меня тоже за них ругала… Я всем наливаю, отвечаю каждому, кто мне заплатит. Тушенкой там или хлебом. А больше ничем не интересуюсь, так жить спокойнее. Может, говоришь, и немцы заходят переодетые? Может, и заходят. Откуда мне знать… И что им с меня взять? Разве что только самогонка моя всем и интересна…

Михаил промолчал. Отодвинул тарелку, пристально посмотрел на хозяина.

— Что-то ты недоговариваешь… — Он посмотрел на хозяина с прищуром.

— Говори все, Марек, — сурово сказала Ева. — Миша хороший человек, вон нам крышу и забор починил, хотя мы не просили.

— Ладно… — Марек крякнул и налил себе полный стакан. Залпом выпил и снова крякнул, провел по усам, не закусывая. — Еще никому не признавался, а тебе скажу, может, что посоветуешь… Русский я. Понял?

Он произнес это с тем же польским акцентом.

— Я вообще-то догадывался, — признался Михаил. — Ну и как ты сюда попал?