На берегу Авачинской бухты

Через три месяца состоялась наша свадьба. Я была самой счастливой невестой на свете. Свадебный букет сделала сама. Лишь одно огорчало меня, что эту радость не смогли разделить мои родные. С ними мы встретились на следующий год в Краснодаре, где отдыхали с мужем и оплатили билет маме с Васенькой, который невероятно вырос и стал точной копией отца. Артемка приехать отказался, его супруга ждала первенца. Передал гостинец и свои фотографии. Мама невероятно постарела за годы нашей разлуки и стала еще более родной и любимой. По моей просьбе она привезла ту самую картину, на которую я любовалась так много лет, от всей души пожелала нам счастья, сказала, что помирилась с Раисой, когда узнала, что та больна лейкемией.

Много положительных эмоций принесла эта встреча, но я всегда буду помнить историю той пожилой женщины из аэропорта, которая не успела забрать маму на Камчатку. Сейчас убедить свою маму переехать на край земли мне не удается, но я верю, что когда-нибудь смогу это сделать и влюбить ее в этот суровый, но волшебный край, где зима длится шесть месяцев, а жителей берега Авачинской бухты защищают Три Брата…

Облака на ощупь

Говорят, каждый настоящий мужчина в жизни должен сделать три дела: посадить дерево, построить дом и воспитать сына. За всю свою молодость и учебу в Иркутском военном авиационно-техническом училище мой отец высадил такое количество деревьев, что их бы хватило на целый парк, названный его именем. Дом, в котором он вырос, бесконечно достраивался и ремонтировался, что, безусловно, стало причиной многих познаний в области строительства. Через год после свадьбы с мамой родился я, его единственный сын. В свои двадцать четыре года он выполнил все дела настоящего мужчины и по праву гордился этим званием. Однако сохранить этот статус от не сумел, потому как самое главное испытание на стойкость характера, силу воли и крепость духа, так необходимые настоящему мужчине, он так и не прошел.

Окончив училище с одной четверкой, отец мечтал летать. Он был спортсменом, общественным активистом, прыгал с парашютом и грезил небом. Командование авиационной части, где он служил после окончания училища, разрешило ему в виде исключения экстерном сдать экзамены. Через год отец должен был стать летчиком-истребителем. Но с приходом к власти в Советском Союзе Никиты Сергеевича Хрущева вооруженные силы были сокращены на полтора миллиона человек, среди них оказались пятьсот тысяч офицеров. Авиационную часть, где служил отец, сократили. При формировании ракетных войск ему, как обладателю технического образования, предложили остаться на службе в ракетной части либо идти на гражданку. Отец остался на службе, но никогда больше не садился за штурвал самолета, что стало настоящей трагедией для нашей семьи и него самого.

С раннего детства я слышал его разговоры про небо. Он часто подхватывал меня маленького на руки и шел на «боевое задание»: «Истребители стоят под открытым небом. Их кабины укрыты брезентом. Экипажи ждут команды!» «По масынам», – картавя, отвечал я. Отец поднимал меня еще выше, ждал, пока я расправлю руки, словно крылья, начинал меня кружить, издавая звуки, похожие на шум мотора самолета. Устав от «полета», мы падали на софу, стоящую в большой комнате. Я заливался смехом, а глаза отца наполнялись тоской.

Став старше, я начал замечать, что отец часто после службы стал приходить навеселе. В таком состоянии он иногда пытался со мной поиграть. Все чаще, приходя домой в пьяном угре, снимал свою форму и с остервенеем вытирал об нее ноги. Потом декламировал выдержки из инструкции по воздушному бою истребительной авиации и засыпал.

Мама тихонько плакала, просила не обижаться на папу, пыталась мне объяснить, что отец хороший, но несчастный человек. Юношей я смотрел на небо и не мог понять, что может быть волшебного в этом бескрайнем голубом полотне. Мое сердце больше занимала морская стихия. Волны, готовые поглотить все, что встретят на своем пути, гладь воды, отражающая солнечный свет, дарящая умиротворение, не шли ни в какое сравнение с большими тучами, перистыми облаками и прочими малоинтересными явлениями, изучаемыми на уроках природоведения. Самой достойной и красивой одеждой настоящего мужчины я считал форму военно-морских офицеров. Черная как уголь фуражка, украшенная золотистой кокардой с изображением якоря, кортик, белые перчатки приводили меня в восторг. Но отец видел во мне лишь военного летчика. Среди моих игрушек были только самолетики и солдатики, одетые в летную форму. Мои желания его не интересовали. Пытаясь объяснить, что я хочу стать морским офицером, слышал лишь в ответ: «Чем опытней пилот, тем мягче и красивее его посадка. Летчика определяют именно по ней. Сынок, тебе непременно нужно «пощупать» облака». Иногда мне казалось, что я разговаривал с глухим человеком. О море он вообще слушать не хотел. Когда мне исполнилось четырнадцать лет, стал хлопотать за меня о поступлении в высшее летное училище. Обладая таким же упрямым характером, я заявил, что сбегу из дома, но летчиком не стану.