Мыслящий тростник

— Это потому, что вместе с другими маменькиными сынками бросил парочку противоправительственных булыжников? А может…

— При чем здесь маменькины сынки?..

— Очень сожалею, но именно таких было большинство. Рабочий класс не дал себя одурачить. — Марсиаль обернулся к дочери. — А ну-ка, Иветта, что тебе сказал этот каменщик, когда ты на улице продавала «Анраже»?

Иветта рассмеялась при этом воспоминании:

— «Дуреха несмышленая»!

— «Дуреха несмышленая!» — с восторгом подхватил Марсиаль. — Рабочие на вашу удочку не попались. Они сразу поняли, что революция балованных сынков — не их революция. Они…

— Прошу вас. Никаких разговоров о политике за столом! — воскликнула Дельфина. — После обеда можете спорить сколько угодно.

Марсиаль сдержался. И дело обошлось без скандала.

Однако сын произнес фразу, которая запала в душу Марсиаля: «Тебе не хватает веры».

Марсиаля словно молнией озарило.

Ведь это же чистая правда!

Он вспомнил, что мадам Сарла уже упрекнула его примерно в том же, когда он провожал ее на Аустерлицком вокзале. «Если веришь в бессмертие души, меньше гонишься за суетой сует». Уже тогда Марсиаль мельком, вскользь подумал, что он человек без веры. И вот тот же самый упрек он услышал не от набожной старушки, а от современного юноши, представителя молодого поколения.

Об этом стоило задуматься.

Можно ли ни во что не верить и оставаться полноценным человеком?

Неужели вера помогает примириться с мыслью о том, что тебе суждено умереть? Несомненно. Если ты веришь, что тебя ждет загробная жизнь, смерть должна казаться куда менее страшной. Впрочем, если ты веришь, что войдешь в историю человечества, наверное, тоже легче проститься с жизнью. Философ, конечно, отверг бы столь утилитарный подход к вопросу. Если религиозные или гуманистические убеждения всего лишь лекарство от страха, грош им цена, ничем они не лучше наркотиков. А вдруг вера нечто большее? Ведь на протяжении всей истории человечества тысячи людей, преданные какому-нибудь делу, с легкостью отдавали за него жизнь. Они забывали о самих себе, их собственная судьба казалась им ничтожной по сравнению с идеей, которой они служили, — будь то партия, религия, революция, справедливость, демократия, будущее человечества… Этой идее, или, если угодно, этому кумиру, они подчиняли все остальное. Святое безумие придавало им силы перенести нищету и голод, преследования, а порой пытки и смерть. Какая же тайная пружина ими двигала? Может быть, любовь? Участвуя вместе с другими людьми в действе, которое преображало их жалкое личное существование, они чувствовали нерасторжимую связь с этими людьми. Но неужели можно до такой степени любить ближних? В этом Марсиаль сильно сомневался. И не потому, что не знал, что значит любить ближнего. Во время войны он испытал эту любовь в ее самой простой, естественной и непосредственной форме — в форме солдатской дружбы, которая иной раз толкает на героические поступки людей, в будничной жизни ничуть не склонных к героизму. До чего же легко было в Эльзасе или в Вогезах любить своих товарищей, даже рисковать для них жизнью! Никто никогда не говорил об этом вслух, но это чувство не покидало тебя, горячее, радостное, само собой разумеющееся. Поразительное чувство локтя. Именно поэтому многие мужчины, в том числе Марсиаль, вспоминали войну как счастливый период своей жизни. Но в мирной жизни — если можно так выразиться, в хладнокровном состоянии — быть альтруистом куда как труднее. Может, и впрямь пламя альтруизма пылает лишь в сердце великих реформаторов и вождей Революции? Интересно, что представляла собой любовь к человечеству у таких людей, как Фукье-Тенвиль, Робеспьер, Бела Кун или Марти? А впрочем, может, лучше не приглядываться.

Но вопрос не в том. Главный, первостепенный вопрос в том, зачем мы живем на свете; имеет ли наше существование на земле изначальный смысл и конечную цель, имеет ли смысл история человечества? Но допустим даже, что не имеет, разве не стоит над этим задуматься? И опять-таки можно ли считать полноценным человеком того, кого не волнуют метафизические проблемы? Не принадлежит ли он к нравственным ублюдкам? Марсиаль решил, что его собственное развитие еще не завершилось. Слыханное ли дело! Ему осталось жить каких-нибудь тридцать лет, а он еще даже не успел повзрослеть! Мало соблюдать диету и гоняться как угорелому за великой любовью. Мало читать Фрейда. Не худо бы перечитать и Паскаля.