Мысли в пути

— Плохо, что так с кровью получилось. Операция прошла хорошо. Тебе не было видно. Чистенько. Вадим Петрович мне показал. Гнойничок маленький, а кишки склеились и перегнулись. Раз причину устранили без резекции, должен поправиться… Наркоз гладко дали.

— Еще бы, Ольга Андреевна у нас мастер! Женщина, а соображает.

— Ты думаешь, мужчины лучше?

— Не знаю. С мужчинами спокойнее и интереснее. Я вот мечтаю: поручили бы мне самой интубационный провести с начала и до конца. Вадим Петрович рассказывал, что за границей все интубационные наркозы дают сестры. Врач только ходит из операционной в операционную и подстраховывает. Что они, умнее нас?

— Не умнее, а знают больше. Нам бы тоже не на техминимуме сидеть, клевать носом, а задавать на дом и спрашивать. Десять, сто, тысячу вопросов. Тогда будем знать!

— Подумаешь. Вон по оживлению задавали, и никто не выучил по-настоящему. Путались. Массаж сердца младенцу на подушечке мягкой делали.

— Чудачка ты! Не привыкли мы к таким занятиям. Глупые еще.

— А врачи? Ольга Андреевна занималась…

— И она еще не умеет. Научимся потихоньку.

— Света, а Свет, почему у нас врачи разные? Больничные, клинические. Что это значит?

— Клинические — наукой занимаются, преподают. Больничные — больных лечат.

— И клинические лечат. Они мне больше нравятся. Всегда торопятся. Все им нужно. «Ниночка, дорогая, поскорее!» Прошлый раз оперировали до шести вечера. Сергей Андроникович весь мокрый был. Ругался ужасно. И мне попало. А настроение у всех было замечательное. Если нужно, я еще шесть часов отстояла бы. Поела бы и отстояла. Или вот Дмитрий Федорович. После работы остается. Берет ребятишек. Исследует им мочу. По часу каждого. Симпатичный такой. А он клинический?

— Да. Ты будешь спать? Или будем разговаривать?

— Спать. Только скажи, Света, ты хочешь врачом стать?

— Зачем? Операционной сестрой работать интересно. Всегда у самого главного. Вот Вера Петровна уйдет на пенсию, хорошо бы мне с Вадимом Петровичем встать.

— Так он же много оперирует.

— Зато самые главные операции. Разные. Они с Верой Петровной сработались, как родные. Сколько лет вместе! Протянет руку — она ему дает то, что нужно. Он еще сам не знает, чего ему нужно, а она ему уже дает. Замечательная сестра! Только у Веры Петровны — вены. Ей стоять трудно…

— А где лучше работать, в палате или в операционной? Свет, ты спишь? Света?

— Сплю.

Новорожденный

В кювезе — маленьком пластмассовом домике на высоких ножках — лежит крошечное существо. Родился ребенок три часа назад, и ему уже сделали операцию. Оказалось, что часть легкого впускает в себя воздух, но не выпускает, и оттого начала раздуваться после первых же вдохов. Мальчик стал синеть.

Сразу, только сняли Славу Волчкова, положили на стол младенца. Вскрыли ему грудную клетку. Все правильно. Верхняя доля раздута, как большой пузырь. Сердце смещено, остальные отделы легких сдавлены. Дышать ему нечем. Верхнюю долю удалили. Грудную клетку зашили, оставили наружу длинную трубку — дренаж. По ней будут отходить воздух и кровь. Здоровая часть легкого быстрее расправится. В вене стоит тонкая трубка-канюля. По ней первые сутки будут вливать растворы и лекарства. В носике — трубочка, проведенная в дыхательное горло. Через эту трубочку будут увлажнять легкое, расправлять его, вводя под давлением воздух.

Вот и лежит грудничок в прозрачном маленьком домике, куда поступает кислород. Торчат из него трубки. Смотреть неприятно. А что поделаешь? Нужно!

В палату заходит Ольга Андреевна. В руках у нее история болезни. Садится рядом с Таней и тихо говорит:

— Третьего тебе положили. Ну, ничего, до утра.

— Я тоже до утра.

— Давай проверим назначения. Капельник не чаще четырех-пяти капель в минуту. В трахеальную трубку каждые пятнадцать минут — по две-три капли физиологического раствора. И сразу четыре-пять вдохов с помощью мешка. Мягко. Да ты знаешь. Температуру придется мерить каждые тридцать минут. Как бы не дал гипертермии. Начнет повышаться — действуй по схеме. В случае чего, разбудишь. Смотри, чтобы отсос из грудной клетки не больше двадцати сантиметров водного столба показывал.

— Поить его можно?

— Я записала. По пятнадцать кубиков глюкозы каждые два часа. Специально до утра не давай. Только если будет беспокоиться. Поняла?

— Ясно. Спокойной ночи, Ольга Андреевна.

— Спокойной ночи.

Сон Татьяны

В отделении реанимации спать некогда. Но за день так намаешься, что ни книга, ни документация, которую приходится без конца вести и приводить в порядок, от сна не отвлекают. Наоборот. Плывут строчки перед глазами, лампа начинает мерцать и кажется более тусклой, будто упало напряжение в сети. Голова опускается на локоть. Всего лишь на минутку. Чья-то невидимая рука выключает все звуки. Сладкая истома разливается по телу.