Мысли

Из этой путаницы проистекает, что один говорит, будто источник справедливости – в авторитете законодателя, другой – в желании государя, третий – в существующих обычаях, и это вернее всего. Ничто не бывает справедливо само по себе, повинуясь одному лишь разуму; все колеблется вместе со временем. Обычай – вот и вся справедливость, по той единственной причине, что он в нас укоренился. Тут мистическое основание его власти. Кто станет докапываться до его истоков, его уничтожит. Ничто так не ошибочно, как законы, карающие нас за ошибки. Тот, кто повинуется им, потому что они справедливы, повинуется воображаемой справедливости, а не сути закона. Закон сводится к самому себе. Он закон – и ничего больше. Кто захочет выяснить его побудительную причину, тот обнаружит, что она крайне легковесна и неразумна; и если он не привык созерцать причуды человеческого воображения, то будет удивляться, как это век окружает подобный закон такими почестями и преклонением. Искусство фрондировать и сотрясать государство состоит в умении подрывать установившиеся обычаи, доискиваясь до их истоков и показывая, сколь мало в них основательности и справедливости. Говорят, надо обращаться к изначальным, первейшим законам государства, которые ложный обычай отменил. Это верное средство все разрушить. Однако народ легко поддается таким речам, он сбрасывает ярмо, как только его распознает, а властители этим пользуются ему на гибель и на гибель нашим любознательным исследователям древних обычаев. Вот почему мудрейший из наших законодателей говорил, что для блага людей их зачастую следует обманывать, а другой, здравый политик, – Cum veritatem qua liberetur ignoret, expedit quod fallatur[21]. He нужно, чтобы он знал правду о самозванстве власти; когда-то она установилась незаконно, теперь она стала законной. Нужно представлять ее подлинной и вечной и скрывать ее происхождение, если не хочешь, чтобы ей вскорости пришел конец.

61 (309). Справедливость.

Справедливость так же зависит от моды, как и красота.

62 (177). (Три гостеприимца)

Мог ли подумать человек, заручившийся благосклонностью английского короля, польского короля и шведской королевы, что у него не найдется приюта и убежища на этой земле?

63 (151). Слава.

Людские похвалы все портят с детства. О, как это прекрасно сказано! О, как он хорошо поступил, какой он смышленый, и т. д.

Дети в Пор-Рояле, которых оберегают от этих укусов зависти и тщеславия, становятся нерадивы.

64 (295). Мое, твое.

Эта собака моя, говорят бедные дети. Это мое место под солнцем. Вот начало и образ всех беззаконий на земле.

65 (115). Разнообразие.

Богословие – наука, но вместе с тем сколько наук она в себе заключает? Человек – это тело, но что это для анатомии? Голова, сердце, желудок, жилы, каждая жила, каждая часть жилы, кровь, каждый гумор[22] крови.

Город, деревня; издали это город и деревня, но когда приближаешься, видишь дома, деревья, крыши, листья, былинки, муравьев, муравьиные лапки – и так до бесконечности. Все это заключено в слове «деревня».

66 (326). Несправедливость.

Опасно говорить народу, что законы несправедливы; ведь он им повинуется только потому, что верит в их справедливость. Вот отчего следует тут же ему сказать, что законам надо повиноваться потому, что они законы, равно как надо повиноваться начальникам не потому, что они справедливы, но потому, что они начальники. Вот средство предотвратить всякий бунт, если удастся убедить в том, что это и есть определение справедливости.

67 (879). Несправедливость.

Право существует не для тех, кто им владеет, но для тех, кто ему подчиняется: говорить это народу опасно, но народ слишком вам доверяет, ему это не повредит, а вам может быть полезно. Итак, следует этого не скрывать. Pasce oves meas, а не tuas[23]. Пасти овец – ваш долг передо мной.

68 (205). Когда я думаю о кратком сроке своей жизни, поглощаемом вечностью до и после нее – memoria hospitis unius diei praetereuntis[24], – о крошечном пространстве, которое я занимаю, и даже о том, которое вижу перед собой, затерянном в бесконечной протяженности пространств, мне неведомых и не ведающих обо мне, я чувствую страх и удивление, отчего я здесь, а не там; ведь нет причины, почему бы мне оказаться скорее здесь, чем там, почему скорее сейчас, чем тогда. Кто меня сюда поместил? Чьей волей и властью назначено мне это место и это время?

69 (174). Ничтожество.

Иов и Соломон.

70 (165). Если бы участь наша была действительно счастливой, нам не нужно было бы отвлекаться от мыслей о ней.

71 (405). Противоречие.

Гордыня – противовес всем несчастьям, скрывает ли она их или выставляет напоказ; она хвалится тем, что о них знает.

72 (66). Нужно знать самого себя. Пусть это не поможет найти истину, но поможет хотя бы правильно устроить свою жизнь, а это самое благое дело.

73 (110). Ощущение обманчивости доступных нам наслаждений и неведение о тщете наслаждений воображаемых – вот причина непостоянства.

74 (454). Несправедливость.

Они не нашли иного способа удовлетворять свои вожделения, не причиняя вреда другим.

Иов и Соломон.