Как некий океан Лема, массмедиа ворочала в себе многие праобразы, правоплощения своего великого последнего и завершающего явления миру, последовательно выбрасывая наружу сотворенных серединных транзитных кумиров — Монро, Элвиса, Кеннеди, Леннона, Меркьюри (опознаваемых в качестве именно таковых в смерти, в некой недостаточности, несовершенстве перед лицом предела, закругления, завершения, свершения сроков), отслаивая параллельно парадигматические ряды в пределах всех своих опробованных уровней, вполне самодостаточных для выживания и длительного существования персонажей (в разумных пределах человеческого понятия длительности, превышающей мгновенность) и нечувствования предельных проблем и проблем предела.
Кумирам многое прощается, попускается в рамках положенных правил — гибнуть от наркотиков, быть извращенцами, кончать самоубийством. Но только не испытывать порождающую их высшую закономерность, Карму. Трудно представить себе, как бы это Мадонна на дикой скорости с пьяным шофером удирает среди ночи от собственной тени, вернее, пытаясь оторваться от экрана, в пределах которого она, собственно, единственно и явлена, вернее, свернуть экран, завернуться в него и стать как бы одновременно видимой, спроекцированной, явленной и в то же самое время завернутой, скрытой, невидимой — это и есть то самое закругление, заворачивание, конец, схлопывание всего. Мадонна немыслима в такой ситуации, и в этом ее сила как экранного человека, и слабость как возможного бы человека предельного и запредельного. Диана захотела этого. Декаданс в преддверии великого конца мифа-утопии позволил ей захотеть этого. Скорость ее вознесения была так декадансно стремительна, что она не смогла долгой, серьезной и мучительной работой героической поры мифа (другой вопрос — заслуга ли это или героизируемая рутинность) выжечь недолжные чувства, смыть их, отсеять в небытие. И она захотела (в ее нерефлективных терминах и понятиях ее несаморефлектирующего сознания) как бы вернуться в домассмедийное недифференцированное состояние частной комфортной жизни, но и как бы всем своим приобретенным весом войти в иное измерение. Обрести некий модус мерцания, объявляясь то в одной зоне, то в другой. Нет вот! Это возможно лишь в модусе и агрегатном существовании чистой рефлексии, либо поведенческо-жестовой позе неутяжеленного серьезного художника, что, кстати, не гарантирует ему легкий переход из одного эона в другой, так как уничтожаются все уровни персонализации и субъективности. Механизм не выдержал дребезжаний от попыток раскачать инерционную массу. Разрешением этой проблемы было бы для любого попытавшегося бы это сделать, вернее, не сделать, так как никому не дано перешагнуть порог сингулярности, но лишь помыслить это не накоплением дурной рутинной массы в пределах некоего обжитого и отживаемого измерения, но легким трангрессивным жестом, прыжком, скачком. То есть сжимающийся мир данной мерности схлопывается в точку, аннигилируя со всем своим, вплоть до богов, входя в будущее перекодированным до неузнаваемости. Да, это темно, остается только мужаться.
Нынешнее катастрофическое сознание породило две основные сциентические эвристические стратегии выхода в иной мир средствами имеющегося под рукой материала, принимая в расчет все-таки некие неуничтожимые имеющиеся уровни существования и агрегатные состояния — новая антропология и виртуализация всей действительности (это, надо понимать — экстремы, но только в их перспективе и интересно вести разговор). Придя от времен досократиков (да простит их Бог!) через христианскую антропологию, Возрождение, Просвещение и модернизм, западная цивилизация уперлась в проблему нерастворяемой телесности и нулевой самоидентификации. Россия же, в очередной раз поднявшись из глубинных китежских экранирующих вод отстраненности и самозамкнутости, присоединившись к западно-культурным процессам, подтвердила, что всякое ее появление на европейском плацдарме приводит, или же просто провиденциально совпадает с глобальными катаклизмами. Да, поверьте, это страшно!
Да вы и сами видите. Но мы уже в России к этому привыкли, хотя это темно и привыкнуть к этому практически невозможно. Оптика нетрансформируема.