Мысли

В периоды, непосредственно предшествовавшие массовому обществу, обществу массового потребления, в сфере высокого искусства деньги, институциональная власть, высшее суждение вкуса и духовный авторитет были сосредоточены в одних руках и локализованы если и не в одном лице, то в пределах узкой группы правящей элиты (некоторым парадоксальным вариантом которой, кстати, был и советский строй). Это же узкое сообщество определяло и навязывало обществу единственное и безальтернативно-нормативное истинное искусство, а также престижные виды занятий — поэзия, музыка, фехтование и прочие, возникавшие и исчезавшие по мере изменения быта и состава правящих элит. Возникновение массового потребителя высокого искусства, утрата правящей элитой монополии на суждение вкуса и духовный авторитет и появление художественной элиты на ее месте в качестве таковой, соответственно процессу узкой специализации и экспертизации общества, и породило первые признаки нами описываемой проблемы. Поначалу, пока еще массовый потребитель несущественно влиял на рынок, это объявилось как проблема чисто эстетически-вкусовая и социально-амбициозная. Она артикулировалась как «художник и толпа», или «поэт и мещанин, обыватель». В горделивой позе художник адресовал свои эстетическо-вкусовые претензии массовому потребителю, а социально-статусные — слабеющей и уже не способной исполнять свои функции властной и духовной элиты так называемой великосветской черни. В транзитное время перехода от старой к новой модели массового общества, в период кризиса старой системы адаптации и легитимации произведений искусства и типов художественного поведения до возникновения новых институций этот процесс создал феномен так называемых «проклятых», не признанных в свое время художников и поэтов, порождая простую двоичную систему «высокое — альтернативное». Определенное время пример их судьбы и судьбы их произведений был неким даже каноном нового времени, в отличие от старых канонов, когда художники были более-менее адекватно вписаны в социум, тесно сотрудничая с правящими элитами.

В наше же время, соответственно нынешнему пониманию литературы как многообразия, синхронного существования разнообразных жанров и стилей, об альтернативе, в отличие от советского периода, можно говорить только с двух позиций, причем тоже не как-то специально маркированных культурой, но специально выбранных для определенного рассмотрения культуры под определенным углом. Первая — традиционалистская, имеющая альтернативой себе все остальное, в самые опасные соперники выбирающая всякий раз наиболее актуальные на данный момент (без различия их эстетической радикальности или архаичности). Вторая — это как раз наиболее радикальная позиция в период своей валоризации, вхождения в этаблированное существование и встраивания в культурный истеблишмент, высматривающая в ближайшем окружении в качестве возможного будущего соперника еще более радикальные практики и стратегии. В этом случае под радикальностью отнюдь не понимается все более и более изощренная работа с языком и композицией текста, но поведенческие жесты и стратегии, вполне могущие включать в себя работу с поп-текстами, китчем, трэшем и пр.

Только с этой, второй, точки зрения интересно и можно с какой-то мерой осмысленности рассматривать вопрос об альтернативной, деятельности как синхронно, так и в динамике. Конечно, встает проблема локуса размещения глаза наблюдателя и оценщика, особенно при таком вот достаточно абстрагированном модельном рассмотрении. Естественно, все модели достаточно уязвимы с точки зрения конкретных полевых исследований, но, пожалуй, именно на пределе сборочных столов именно подобных моделей данные этих исследований единственно обретают некую ясность, цельность и аксиологию. Посему в качестве отсчетной и наиболее радикальной современной российской (да и не только российской) культурно-художественной практики можно выбрать так называемый постмодернистский способ построения текстов и маркирования образа литераторов в обществе.

Тут следует оговорить существенную разницу между уровнем осмысленности и реализации постмодернистских стратегий в литературе и изобразительном искусстве.