18. Таким образом, усматривая отношения вещей в той или иной ситуации (в том или ином «положении вещей»), мы, тем самым, создаем «вещи-для-нас», чем, надо полагать, сами эти вещи не исчерпываются.
Однако, если мы увеличиваем количество контекстов (ситуаций, положений вещей, в которых эта вещь проявляет себя через соответствующие отношения), мы как бы увеличиваем саму эту вещь («вещь-для-нас»), зона нашего контакта с реальностью становится больше, а реконструкция реальности, которую мы производим, – точнее.
Нам только кажется, что мы мыслим сознательно, что элементами нашего мышления являются суждения, высказывания, тезисы и т. п. Это не так.
Мышление – это работа интеллектуальной функции. И собственно на этом следовало бы остановиться – не продолжать данное определение, но ради большей его «понятности» приходится добавлять: «по производству интеллектуальных объектов посложнее из интеллектуальных объектов попроще».
В действительности, «интеллектуальные объекты» являются лишь своего рода удобной фикцией (как, впрочем, и «вещи», «факты», и т. д.). На самом деле, они и есть та самая интеллектуальная функция – то есть, система отношений (взаимоотношений) между различными, если так можно выразиться, «ничто», становящимся для нас «чем-то» именно посредством этих своих отношений друг с другом.
О том, как понятие «интеллектуального объекта» соотносится с понятием «факта», мы поговорим чуть позже. Сейчас же важно понять, что мышление – это, по природе своей, не языковой феномен, это способность видеть отношения вещей (а не обозначать конкретные вещи), видеть то, как эти отношения и производят вещи, которые мы ошибочно, в силу своего психического устройства, воспринимаем как самостоятельные (имеющие собственное существование) данности (субстанциональные сущности).
Таким образом, наше мышление имеет дело не с реальностью как таковой, а с «фактами» реальности, которые, впрочем, оно же и производит, усматривая в положении вещей (в ситуациях) сами вещи, которые, в свою очередь, являются лишь отношением вещей друг с другом (положение вещей).
Сами же эти отношения, в которых находится вещь, вовсе не ограничиваются только теми ситуациями (положениями вещей), которые мы выделяем из реальности, следуя собственной нехватке (дефициту).
Понимая это, мы можем как бы расшить эти «вещи-для-нас» (их вес, их объем), выделяя большее количество контекстов (ситуаций, положений вещей) данной вещи, что увеличивает сложность и точность наших реконструкций реальности.
19. Понятие «запутанности» в квантовой механике предполагает взаимозависимые отношения двух или более объектов квантового мира.
Особенность этой связности состоит в том, что если даже мы разнесем запутанные частицы на такое расстояние друг от друга, что никакие известные нам силы не смогут на них одновременно воздействовать, запутанность – то есть взаимозависимые отношения этих частиц – не исчезнет.
По-прежнему изменение состояния одной из частиц будет приводить к синхронному и мгновенному изменению состояния другой частицы. То есть, в каком-то смысле такие частицы представляют собой единое целое, и эта нераздельность никак не связана с пространственно-временным континуумом.
Данная квантово-механическая метафора, как мне представляется, весьма продуктивна для понимания природы того, что мы называем «фактом» реальности. Последние существуют только в этой своей связности («запутанности») неких вещей друг с другом, а «элементарного факта», который бы существовал сам по себе, вне отношений связности двух вещей, не существует.
Полагаю, что именно по этой причине в «Логико-философском трактате» Людвига Витгенштейна мы не найдем ни одного примера «простого предмета» (аналога нашей «вещи») – его, при всем желании, невозможно дать. Таким «простым предметом» может быть только «онтологическое ничто», которое становится «чем-то» лишь в отношении с «чем-то», если так можно выразиться, другого «онтологического ничто».
Понятие «атомарного факта» в «Логико-философском трактате» предполагает, что он – будучи «атомарным»[136], – состоит из «простых предметов», как «минимальное положение вещей в мире». И когда мы говорим о «фактах», мы говорим, по существу, об «атомарных фактах» Людвига Витгенштейна.
Итак, мы имеем некую ситуацию (некое «положение вещей»), выявленную нашей озадаченностью. Продлевая состояние озадаченности, мы можем увеличить количество «фактов», обнаруживаемых нами в реальности.
«Фактами» будут являться вещи данного «положения вещей», связанные («запутанные») с другими вещами из этого и других контекстов (других «ситуаций», других «положений вещей»).
20. Будучи облеченными в слова, «факты» реальности превращаются в «пропозиции», но в таком виде собственно мышление (в отличие от сознания) не может ими свободно оперировать (что, впрочем, не отменяет действие методологического принципа дополнительности, а следовательно и нашей возможности даже в такой ситуации увидеть «факт» как «факт»).