Мышеловка святого Иосифа. Как средневековый образ говорит со зрителем

 асослов, созданный около 1315–1325 гг. во Фландрии, скорее всего, для некой знатной дамы. В инициале «D» (Deus — «Бог») изображено Рождество — таинство вочеловечивания Бога[73] [74]. Мы видим самого младенца Иисуса, Деву Марию, Иосифа, вола и осла. Этот сюжет выбран совсем не случайно. Перед нами начало одного из «часов» Богоматери — подборки псалмов, гимнов и молитв, которая должна была читаться в первый канонический час, то есть около шести утра. Она открывается первой строкой 69-го псалма «Поспеши, Боже, избавить меня, поспеши, Господи», а потом продолжается гимном «Memento salutis auctor», посвященным чудесному воплощению Христа через Мать-Деву. Однако внизу на полях разворачивается странное действо. Нагой мужчина выставляет в небо свой зад. Справа от него монах, взобравшись в большую корзину, высиживает яйца, а одно из яиц разглядывает или, возможно, греет в лучах солнца. Что это абсурдное действо значит? Ответить на этот простой вопрос вовсе непросто. И дело в самой природе маргиналий (от латинского слова margo — «край»).

^{74 Часослов и Псалтирь. Гент (?), ок. 1315–1325 гг. Baltimore. The Walters Art Museum. Ms. 82. Fol. 179v.}

 Ведь фигуры и сценки, которые заселяли книжные поля, очень часто не были никак связаны с текстом, занимавшим центр страницы. И к очень многим из них, в отличие от сакральных или светских сюжетов, которые изображались на миниатюрах, трудно, а то и вовсе невозможно подобрать какие-то тексты-ключи.

Книжные окраины

О каких маргиналиях мы говорим? С XIII в. поля фламандских, английских или французских рукописей, которые до того чаще всего оставались пустыми или служили для кратких пометок и зарисовок, заполняет причудливый и озорной декор. Звери, гоняющиеся друг за другом, охотники, преследующие дичь, акробаты, жонглеры, музыканты, игроки в кости, шуты, калеки, укротители с дрессированными медведями, пьяные пирушки, деревенские праздники, крестьяне, вспахивающие поля, и, конечно, турниры — между рыцарями, клириками, женщинами…[74] Маргиналии — это пространство, где часто бал правит пародия, а один из самых талантливых пародистов — конечно же, обезьяна. Обезьяны рядятся в епископов, принимают исповеди и освящают церкви, словно благородные рыцари отправляются на охоту или, подобно ученым лекарям, рассматривают на свет мочу пациентов, чтобы поставить диагноз. На полях многих рукописей — причем даже тех, что заказывали князья церкви, — можно встретить всевозможные непристойности и скабрезности: персонажи выставляют напоказ свой зад или половые органы, пускают газы или испражняются. Вo многих маргинальных сценках вся соль состоит в инверсии привычного (и считающегося естественным и единственно верным) порядка вещей: отношений между человеком и зверем, мужчиной и женщиной, господами и подданными. В перевернутом мире пугливые зайцы охотятся за охотниками, рыцари во всеоружии пасуют, столкнувшись с улиткой [75], ученики хлещут розгами учителей, всадники переносят на плечах лошадей, а женщины повелевают мужчинами. Книжные поля превращаются в пространство визуальной игры и бесконечной трансформации форм. По окраинам листа множатся монструозные существа, собранные из элементов человека, зверя, птицы, рыбы или растения. Один из самых распространенных типажей — существа без тела, но с огромной головой, приделанной прямо к ногам, или гибриды с несколькими дополнительными лицами (на груди, животе или заду), смотрящими в разные стороны (их принято называть греческим словом grylloi)[75] [76]. Все эти монстры разгуливают по книжным полям, карабкаются по геометрическим или растительным бордюрам и с любопытством заглядывают внутрь инициалов и миниатюр. Многие из них вырастают из декоративных побегов, которые окружают текст.

^{75 Горлестонская Псалтирь. Англия, ок. 1310–1324 гг. London. British Library. Ms. Add 49622. Fol. 162v.}

^{76 Часослов. Льеж, первая четверть XIV в. London. British Library. Ms. Stowe 17. Fol. 160.}

Гибрид-епископ сражается с гибридом-музыкантом.

В итоге граница между растением и животным, живым и неживым, реальным и воображаемым оказывается предельно размытой. Историки, изучающие средневековые рукописи, а заодно маргинальный декор романских и готических храмов, само собой, давно пытаются разобраться в том, что это коловращение форм означает.