Мышеловка святого Иосифа. Как средневековый образ говорит со зрителем

Рамки, в которых разворачивается повествование, далеко не всегда герметичны, и персонажи, выходя на поля, могут переходить из кадра в кадр. Справа мы видим израильтян, которые, спасаясь из египетского рабства, смогли перебраться на другой берег по дну Красного моря, когда воды чудесным образом расступились. Слева воинство фараона, погнавшегося за беглецами, идет ко дну. Связку между двумя сценами образует фигура Моисея — он выходит из рамки и бьет своим посохом по воде, изображенной на соседнем листе. И воды смыкаются над египтянами.

Суть типологии — как метода толкования Священного Писания и как стиля исторического мышления — состояла в том, что отдельные эпизоды, персонажи и предметы из Ветхого Завета интерпретировались как предвозвестия эпизодов, персонажей и предметов из Нового. При этом речь шла не о словесных пророчествах, а именно о том, что сами события, описанные в Ветхом Завете, заключали в себе указание на грядущее Боговоплощение и миссию Христа по спасению рода человеческого. Как из века в век повторяли христианские богословы, Ветхий Завет находит полное воплощение в Новом, а Новый раскрывает истинный смысл Ветхого. этой системе координат Священная история предстает как многоуровневая система параллелей. Ветхозаветные события-«предсказания» называются типами, а их новозаветные «реализации» — антитипами. Например, жертвоприношение Исаака его отцом Авраамом, которое в итоге не состоялось, так как Господь приказал ему вместо сына зарезать агнца, — один из типов добровольной жертвы, которую на кресте принес Христос — истинный Агнец. Пророк Иона, спасшийся из чрева кита, — это тип Христа, который был погребен, спустился в преисподнюю, чтобы вывести оттуда ветхозаветных праведников, а потом восстал из мертвых. На типологических композициях вся геометрия была построена так, чтобы ясно соотнести новозаветный антитип и его ветхозаветные типы. Для этого основной сюжет обычно помещался в центр, а его библейские прообразы и небиблейские аллегории выстраивались вокруг [43].

Живые рамки

Безголовый блеммий, который как будто пытается выбраться из миниатюры, не первый и не последний нарушитель рамок в истории средневекового искусства. Но нарушать их можно было по-разному[50]. Здесь игра построена на том, что зритель не до конца понимает статус бордюра. Он оказывается не просто границей, отделяющей пространство изображения от полей, а трехмерным объектом, с которым персонаж, помещенный вовнутрь, вступает в физическое взаимодействие. Во многих случаях этот сдвиг происходит почти незаметно. Скажем, сцена очерчена рамкой. Она, как чаще всего и бывает, кажется чем-то внешним по отношению к сцене, разворачивающейся внутри. Однако в одном месте рука кого-то из персонажей обхватывает ее сзади или вокруг нее закручивается длинный подол плаща. Так оказывается, что бордюр — это все-таки часть изображения, а линия на самом деле трехмерна [44–46]. Более распространенный случай — это буквальный выход за границы кадра, когда какой-то предмет или персонаж, словно не уместившись в рамке, выбивается на поля. Он никак не взаимодействует с бордюром, а пересекает его, словно не замечая [47].

^{43 Штайммхаймский миссал. Хильдесхайм, ок. 1160–1170-х гг. Los Angeles. The J. Paul Getty Museum. Ms. 64. Fol. 92.}

Рождество. Миниатюра сложена из множества рамок с разноцветными фонами и бордюрами. В центре лежит Дева Мария, которая смотрит на Младенца в яслях. Вокруг идет золотой бордюр, который очерчивает форму креста — часть персонажей оказывается внутри него, а часть — вне. Внутри, над яслями, волом и ослом, изображен Господь, который на Синае явился Моисею в Неопалимой купине. Под Девой Марией нарисована башня с закрытой дверью. Для средневековых богословов и несгораемый куст, и запечатанные врата — это олицетворения девства Марии. Слева, за спиной Богоматери, стоит пророк Иезекииль, а справа — ее муж Иосиф, который одет в остроконечную, т. н. «еврейскую», шапку (judenhut). По краям миниатюры, вне золотого креста, нарисованы: Иоанн Креститель (слева вверху), Моисей (справа вверху), израильский судья Гедеон с овечьей шкурой, чудесно орошенной росой (слева внизу), и девственница, приручившая свирепого единорога (справа внизу). И руно Гедеона, и дева с единорогом — тоже символы непорочного зачатия и девственного рождения Христа. В итоге эта миниатюра представляет Рождество внутри сетки из ветхозаветных пророчеств и вневременных аллегорий, а разноцветные отсеки и бордюры помогают выстроить их в систему.

^{44 Винчестерская Псалтирь. Англия, середина XII в. London. British Library. Ms. Cotton Nero СIV. Fol. 39.}