Мышь

Он делал это довольно тихо, почти беззвучно. Сева плакал о маме и папе, о неслучившемся лете, о том, что жизнь больше не будет прежней и понятной, и впереди только страшное и неизвестное. Он плакал о том, что детство, с которым он совсем не собирался прощаться, вдруг внезапно закончилось. Когда тебе плохо, горячий душ очень помогает — этому тоже научил его папа. Сева подставил лицо воде, давая ей смыть солёные слёзы.

Он не услышал, как в ванную тихо зашёл Костик. Зашёл и присел на закрытую крышку унитаза.

— Сева, ты плачешь?

— Да, Котичек, — Сева сглотнул подкатившие с новой силой слёзы.

Котичек было детское имя Кости. Когда мама с папой принесли десять лет назад к ним домой пищащий кулёк, Сева ещё не очень хорошо выговаривал букву «С», поэтому брата он сначала называл Котя или Котик, вызывая бурное умиление у любого оказавшегося рядом взрослого. Имя прижилось, и теперь в минуты особой нежности Костя для всех становился Котичком.

— Вылезай, давай вместе плакать.

Сева выключил воду. Из-за занавески Костя протянул ему полотенце. Сева не стал вытираться, а просто промокнул лицо, обмотал полотенце вокруг таза и одёрнул занавеску.

Костя казался сейчас ещё меньше обычного — потерянный маленький мальчик. Его брат. Его ответственность. Его семья.

Они обнялись, сели на пол ванной и заплакали. Точнее, плакал сейчас больше Костик, а Сева его обнимал и что-то говорил. И слёзы тихонько капали из его глаз на Костину макушку.

***

Метро сыграло в гибели Москвы решающую роль. Именно от станций на бульвары, площади и улицы города впервые попали заражённые, и благодаря тому, что метро ежедневно пользовались миллионы жителей, из вестибюлей в город заражённые выходили не по одному, а толпами. Выплёскивались из дверей человеческими волнами, сметавшими на своём пути всё живое.

На Арбате, в районе поворота в Староконюшенный переулок, встретились две таких волны — одна состояла из пассажиров со станции метро «Смоленская», вторая же неслась ей навстречу от «Арбатской». Сейчас, чуть меньше суток спустя, место, где встретились эти две толпы, выглядело как промышленная мясорубка, в которую кто-то шалости ради бросил ручную гранату.

Мостовую Арбата и асфальт переулка покрывали тела, выбитые зубы, ногти, руки, ноги… Какой-то страшный, рождённый вирусом, инстинкт гнал заражённых не просто убивать и пожирать каждого встречного — своих жертв они рвали на куски. Не кусали или царапали, а именно рвали. Непосредственно же в месте, где две толпы впервые столкнулись и где потеряла сознание Ася, сейчас громоздилась гора тел и останков.

Ася пришла в себя уже несколько часов назад, но только ближе к шести вечера ей удалось наконец выбраться из-под горы трупов. От жары и трупного смрада она несколько раз теряла сознание, но всё равно не сдавалась.

Ася очень осторожно поднялась на ноги и огляделась.

Она вбирала в себя окружающую реальность молча. Во-первых, ей нужны были все доступные силы, чтобы не блевануть. Просто сдержать в себе всё. Не захлебнуться. Во-вторых, какое-то внутреннее чутьё подсказывало Асе, что именно сейчас надо вести себя максимально тихо. Просто на всякий случай.

«Меня спас костюм». Это была первая мысль, посетившая Асю, когда она только пришла в себя. Идиотский розовый костюм Мыша, которого она стыдилась, который был для неё вечным символом неудачи, невозможности состояться — именно он спас её от обезумевших людей. Прямых тому доказательств у Аси, конечно, не было, но она была жива, и она не заразилась. Тоже ведь доказательство.

Она сделала глубокий вдох и поняла — если она сейчас же, сию же секунду не снимет «голову» Мыши, она сойдёт с ума. Ей нужен был хотя бы один глоток воздуха.

Ася огляделась по сторонам — она была на Арбате одна. Насколько она могла видеть, больше на главной туристической улице Москвы не шевелилось ничего. Даже голубей не было видно. Она аккуратно сняла «голову» костюма и сделала глубокий вдох. Это было довольно идиотским решением, но понимание этого пришло к Асе поздно, когда её уже отчаянно и громко рвало на мостовую. Без «головы» Мыша в нос Асе ударил запах — видимо, внутри костюма он чувствовался всё-таки не так остро. Трупный запах, запах пожара, запах фекальных масс и мочи — запах страшной смерти миллионов людей.

Ася в панике огляделась — не привлекла ли она чьего-то внимания? Нет, всё спокойно. Она надела голову обратно и медленно пошла в сторону «Смоленской».

Идти было сложно — на сотни метров в любую сторону Арбат был скользким от крови. Три раза Ася поскальзывалась и падала, но вставала и шла дальше. В нескольких местах кровь собралась в довольно крупные лужи, и их обойти было как раз просто, но в других — запекшаяся, она покрывала брусчатку толстым слоем.

У здания театра Вахтангова Асе пришлось буквально вжаться в противоположную сторону улицы — театр пылал, и жар от пожара, особенно в костюме, был невыносим.