Мышь

— Это вас с папой бесят трещины в потолке, обои отлипшие, плитка треснутая, — серьёзно говорил Костик родителям. — А нам с Севой тут абсолютно нормально, это наш дом, нам другого не надо.

Мама с папой даже удивились — они были уверены, что мальчики обрадуются — новая квартира, да ещё и с собственными комнатами… Сева попытался объяснить, что они отлично живут вдвоём, что привыкли ночью просыпаться и слышать дыхание друг друга, что Костя боится грозы и всегда, когда на улице только слышны первые раскаты грома, прячется у старшего брата в кровати.

Но Сева довольно быстро свыкся с идеей собственной комнаты. Более того, он начал находить в ней неожиданные плюсы — он объяснял Костику, что в его возрасте иногда бывает важным иметь собственное пространство, в котором ты можешь закрыть дверь, желательно на замок. Костю перспектива закрытой двери всерьёз рассердила, но в конце концов они пришли к компромиссному решению: Сева будет закрывать дверь лишь в исключительных случаях и только после того, как они с Костей вместе посмотрят прогноз погоды и убедятся, что никакой грозы не планируется.

Сева посмотрел на брата, а затем аккуратно выбрался из кровати, стараясь не шуметь. Это на самом деле, подумал он, было бессмысленно — Костя спал сном школьника, который не могли потревожить ни чудовищные крики за окном, ни новые взрывы, собственно, и разбудившие Севу. Он аккуратно подошёл к окну и отодвинул занавеску — в самом конце улицы куда-то деловито полз танк.

Танк сминал перед собой машины. Вот он врезался в автобус. Точнее, не врезался, а просто переехал его и пополз дальше.

Иногда башня танка поворачивалась, и он стрелял, но куда именно, из окна их комнаты Сева не видел. Наверное, по заражённым. Как бы в ответ на его догадки улицу заполнил страшный хриплый вой — на танк ринулась толпа.

Как муравьи, нашедшие летним днём леденец, заражённые облепили бронированного монстра. Очевидно, броня надёжно защищала экипаж, но танк больше не мог двинуться с места, забуксовал. Он наматывал заражённых на гусеницы и крутился на месте, превращая пяточок асфальта в кровавое болото.

Танк сделал четыре полных оборота вокруг своей оси, а затем замер, только башня его изредка поворачивалась. Экипаж не сдавался и продолжал стрелять, но, поскольку нападавшие были совсем рядом, стрельба эта была бесполезна — снаряды попадали только в жилые дома.

Наверное, раньше Сева бы так и застыл, поражённый этим страшным и увлекательным зрелищем, но сейчас битва танка с зомби ему наскучила, и он пошёл на кухню. Дверь в родительскую спальню была открыта, и он остановился: папа вчера уходил из дома последним, поэтому кровать была, разумеется, не заправлена.

Сева стоял и молча смотрел на спальню, на привычные родительские вещи, сложенную аккуратно на спинке стула мамину домашнюю одежду. Сейчас он ещё не был готов переступить порог и поэтому развернулся и пошёл на кухню.

Просторная, она была залита светом. После крошечной кухоньки их съёмной квартиры, к которой так привык Сева, новая казалась по-настоящему огромной, а Сева в ней — маленьким и потерянным.

Он подошёл к холодильнику, открыл его и замер. Ему не приходила в голову мысль о том, что холодильник может оказаться местом ещё более интимным, ещё более набитым воспоминаниями о внезапно потерянной жизни, чем родительская комната. Вот папин салат с тунцом, который он вчера приготовил специально для Костика — это было любимое блюдо брата. Вот мамин суп. Его, Севы, кусок вкусного сыра в фольге. В контейнере последний недоеденный кусок бабушкиного «Наполеона», открытая бутылка вина, которую не допили папа с мамой…

Сева почувствовал ком в горле, обжигающие слёзы, готовые политься ручьём. Он с силой захлопнул холодильник так, что внутри зазвенели бутылки.

За окном что-то опять взорвалось. Взрыв был не очень сильным, но в окнах задрожали стёкла, и Сева испугался. Он аккуратно подошёл к окну — в корпусе напротив загорелась ещё одна квартира. Видимо, это в ней что-то взорвалось, потому что сразу из четырёх её окон валил чёрный дым, а асфальт во дворе был усыпан свежеразбитым стеклом.

Сева закрыл глаза. Пожар был, с одной стороны, не в их доме, с другой, думал он, если его никто не будет тушить, а тушить его очевидно некому, значит, он может и до них добраться? Это была страшная мысль, и он понял, что сейчас у него нет сил об этом думать. Он развернулся и пошёл в душ.

В их семье не было принято стыдиться слёз, но Сева всё равно не очень любил, чтобы кто-то видел, как он плачет. Папа, который когда-то и объяснял маленькому Севе, что для мужчины плакать это нормально, а те, кто говорят обратное — дураки и не лечатся — предложил ему лайфхак. Укромное место, в котором можно всегда спокойно поплакать. И сейчас Сева стоял в душе и горько рыдал.