Мыс Раманон

И, как когда-то давно, прошлым летом, увидел родное болото. Зеленую тину, мягкий ил, цветы кувшинок. Люди совсем превратились в лягушек, отлично плавали, покрылись водянистыми прыщами и квакали талантливо, с при­чокиванием, как умел только один Чока. И удивительно: Чока не сердился на них за это. Ему было хорошо пла­вать в зеленой тине, лежать животом на любимом листе кувшинки и никому не завидовать и даже людей считать настоящими, родными лягушками. И еще привиделось Чоке, будто он подружился с одним маленьким человеком, человечьим лягушонком. Вместе ныряли на дно и зарыва­лись в ил, грелись, лежа на кувшинках, выпрыгивали на берег и гонялись за жирными вкусными мотыльками. Человечек был больше Чоки, лупоглазый и громкий, не слушался своих родителей и объедался мотыльками. Но это пустяки, просто он не привык к земноводной жизни. А друг был настоящий. Когда они вместе прогуливались по берегу и упрыгивали далеко от болота, человечек гово­рил: «Ты не бойся со мной. Упадешь в яму — сразу вы­тащу. Я пока еще как человек — все умею!»

Очнувшись, Чока увидел, что вода в яме заметно уба­вилась, обнажились мокрые липкие обрывы, и теперь вовсе незачем было прыгать: потеряешь последние силы и умрешь от голода, ибо не сможешь поймать даже маленько­го комарика. Чоке не хотелось умирать, да и что будет там, после смерти? Хорошо, если приснятся приятные сны, а если совсем ничего — очень грустно и неинтересно. И Чока принялся ловить комаров: гонялся за ними, прыгал, подка­рауливал, выставив из воды кончик рыльца. Он быстро позабыл о яме, родном болоте, даже о себе самом: так любил он свое главное дело жизни охоту. Наевшись, и вовсе не захотел думать о своей беде, а когда наступи­ла ночь и далеко в черной глубине неба загорелись звезды, он долго смотрел на них, и они казались ему большими светляками, которых можно слизнуть языком, если хорошо подпрыгнуть.

С каждым днем вода теплела и убывала. Наконец она коснулась дна, развезла в мутную жижу ил, мох, упавшие с осени листья. На эту грязь летели тучи комарья и мошкары, валились сверху пухлые мотыльки, и жить стало очень легко. Не хуже, чем в любом болоте, даже в том, где Чока родился. Вот бы посмотрели лягушки, сколько у него вкусной еды!

Прошлогодняя доска, с конца которой Чока хотел выпрыгнуть из ямы, совсем подгнив, обрушилась. И хоро­шо: не надо беспокоиться и понапрасну биться о жесткую глину стены. Других важных дел хватает: надо много купаться, нырять, барахтаться, зарываться и подолгу ле­жать в прохладном иле, чтобы после, когда иссякнет вода, не шибко грустить о ней.

Чока вырос, сделался большой, сильной лягушкой за весну и начало лета. И оттого, что он теперь почти не думал про жизнь, которая глухо шумела где-то наверху, он сумел позаботиться о себе: расширил и углубил лужицу под доской, впустил в нее побольше воды.

Яма высохла, в полдни сильно прогревалась, а Чоке бы­ло легко и прохладно. К тому же насекомые, боясь жары, начали слетаться к лужице, скапливались здесь тьмой-тьмущей. И Чока разжирел, объедаясь. Задремывая от ле­ни, он жалел своих сородичей, которым, пожалуй, стало уже тесно в болоте и они неусыпно трудятся теперь, добы­вая пищу.

Однажды, когда Чока грел на солнце свою горбатую широкую спину, в стене ямы послышался шум, треск ко­реньев. Чока юркнул к себе в дом, притих. Шум усилился, перешел в толчки, удары. Потом отвалился кусок сухой глины, и из дыры высунулась острая мордашка какого-то зверя. Он отряхнулся, сильно потянул носом воздух и задней лапой почесал затылок. Был он почти черный, шерстка красиво лоснилась, точно смоченная водой, а глаз как и во­все не было — узкие щелочки. Зверь еще раз потянул носом и громко спросил:

— Кто здесь живет?

Чока промолчал, глубже всунувшись в воду.

Зверь направил свой нос — он у него часто подерги­вался — прямо на лужицу, сказал:

— Вылазь!

Чока выпрыгнул, опасаясь, что может быть хуже, но близко не подошел.

— Кто ты? — осведомился зверь.

— Чока. Лягушка,— ответил Чока.

— Лягушка? Которые в болотах живут?

— Ква-чок! — подтвердил Чока, чтобы у зверя не было сомнений.

— Почему в яме?

— Упал.

— Бедный, — сказал зверь и почесал затылок. — Я крот. Хожу под землей. Прошел под всем лесом, под вашим болотом. Яма вот попалась — огорчение. Не люблю свет и жару. А ты-то хочешь домой?

Чока промолчал, не зная, что ответить: так нежданно появился этот зверь, так внезапно спросил о доме.

— Вот что я тебе скажу, — прохрипел крот (ему уже было плохо на свежем воздухе), — полезай в мой ход и ска­чи по нему. Скачи, скачи и когда-нибудь выскочишь на­верх. А мне некогда, шерсть трещит от жары.

— Нет, — сказал Чока и вдруг соврал неожиданно для себя: — У меня друг есть — Человечек. Он скоро вытащит меня.

— Тогда бывай!

Крот слепо перебежал яму, чуть не сбив по пути Чоку, уткнулся острым рыльцем в другую стену, зара­ботал всеми четырьмя лапами и быстро углубился в глину. Позади осталась черная дыра.