– Лучше переждать. Шквал продлится недолго. – Он усмехнулся. – Как правило, я не беру с собой спиртное, но наш рейс носит строго неофициальный характер. – Открыв пластмассовый холодильник, он достал три банки пива.
– Принимается с благодарностью, – сказал Фергюсон и, открыв банку, сделал большой глоток. – Бог мой, как здорово!
– Иной раз только и спасаешься, что холодным, как лед, пивом, – заметил Карни. – Однажды во Вьетнаме подразделение, в котором я служил, угодило под сильнейший минометный обстрел. По сути, у меня до сих пор в обеих руках и ногах сидят осколки, правда, настолько маленькие, что не стоит и трудиться их вынимать. Я под дождем сидел на ящике и ел сандвич, в то время как военврач накладывал швы на рану. Морфия у него не было – кончился. Я был так счастлив, что остался жив, что ничего не почувствовал. А потом кто-то дал мне банку пива, теплого пива, заметьте.
– Но ты в жизни не пил ничего вкуснее, да? – спросил его Диллон.
– Да, но потом дым рассеялся, и я увидел парня, который сидел на земле, привалившись к дереву. Обе ноги у него были оторваны. – Карни покачал головой. – Боже, как я возненавидел эту войну. Отслужив в армии, я поехал в Джорджию, чтобы принять участие в демонстрации бывших морских пехотинцев. Когда приехал Никсон, а появившиеся полицейские принялись бить дубинками участников антивоенных демонстраций, все мы, ветераны, надели белые майки, приколов к ним медали для того, чтобы пристыдить их.
Он рассмеялся.
– На Крюку в Корее было точно так же, – сказал Фергюсон. – Трупов было несть числа, ад царил кромешный, люди гибли, спрашивая себя, а зачем, собственно говоря, они там оказались.
– Хайдеггер[16] как-то раз сказал, что для того, чтобы жить по-настоящему, нужно набраться решимости и заглянуть в глаза смерти, – сказал Диллон.
Карни хрипло засмеялся.
– Я знаком с работами Хайдеггера, я получил степень бакалавра философии по окончании университета в Джорджии, но вот что я тебе скажу. Бьюсь об заклад, что когда Хайдеггер писал это, он сидел у себя в кабинете за письменным столом.
– Хорошо сказано, – со смехом отозвался Фергюсон.
– Но все равно, Диллон, а что ты-то обо всем этом знаешь? На какой войне ты был? – спросил Карни.
– Я провоевал всю жизнь, – спокойно ответил Диллон. Он встал, закурил и, поднявшись по трапу, вышел на ходовой мостик.
– Эй, минутку! Бригадный генерал, помните разговор по поводу ирландской армии, который состоялся у нас вчера вечером в баре «У Дженни», когда я отпустил замечание по поводу ИРА? Так он, выходит, оттуда? Один из тех боевиков, о которых пишут газеты?
– Он и был одним из них, хотя сами они предпочитают называть себя солдатами Ирландской республиканской армии. Его отец погиб, став жертвой несчастного случая во время перестрелки, затеянной британскими солдатами в Белфасте. Тогда Диллон был еще молод, и он тоже стал бороться за правое дело.
– А теперь?
– У меня складывается впечатление, что поддержка Диллоном правого дела, за которое борется ИРА, несколько ослабла. Но давайте будем вежливы и ограничимся тем, что скажем, что он стал своего рода наемником.
– Мне кажется, что так хороший человек впустую растрачивает свои силы.
– Это его жизнь.
– Наверное. – Карни встал. – Погода проясняется. Нам пора трогаться.
Он поднялся по трапу на ходовой мостик. Диллон не промолвил ни слова, просто сидел во вращающемся кресле и курил. Заведя мотор, Карни направил «Морского охотника» к острову Сент-Джон.
Примерно десять минут спустя Карни понял, что преследующая их моторная яхта является не чем иным, как «Марией Бланко».
– Черт бы меня побрал! – вырвалось у него, – Наш старый добрый друг Сантьяго. Они, наверное, идут по направлению к Сэмсон-кей.
Поднявшись по трапу, Фергюсон вышел на ходовой мостик, присоединившись к остальным. Карни подвел «Морского охотника» так близко, что им был виден Сантьяго, который стоял на палубе вместе с Альгаро.
Перегнувшись через поручень, Карни крикнул:
– Желаю приятно провести день!
Фергюсон снял с головы панаму.
Сантьяго в ответ поднял бокал, который держал в руке, и сказал, обращаясь к Альгаро:
– Что я тебе говорил, болван! Эти акулы, возможно, только испортили все дело.
В этот момент Серра, вышедший из радиорубки, подошел к ним и протянул радиотелефон.
– Вам звонят из Лондона, сеньор. Сэр Фрэнсис.
– Фрэнсис, – произнес Сантьяго. – Как дела?
– Я хотел спросить, есть какие-нибудь новости?
– Нет, но для волнения нет оснований, все под контролем.
– Я только что подумал вот о чем. Ума не приложу, почему эта мысль не пришла мне в голову раньше. Во время войны старым отелем в Сэмсон-кей управляла чернокожая супружеская чета из Тортолы – Мэй и Джозеф Джексоны. Она умерла много лет назад, однако он все еще жив. По-моему, ему года семьдесят два. Когда я его в последний раз видел, он работал водителем такси в Кей.
– Понятно.
– Я хочу сказать, что он жил там, когда приехала моя мать, а потом и Борман. Ты понимаешь, к чему я клоню. Извини, мне бы следовало подумать об этом раньше.