Мы знаем, что ты помнишь

– В тот вечер я услышала, как он произнес именно эти слова. «Вон та светленькая моя, – сказал он, – она из них самая красивая. Она из них самая баская». Вот таким он был, Адам Виде, хотя тогда я еще не знала его имени, впервые я услышала его только на суде… Мы сидели на бензоколонке и ели гамбургеры, и я посмотрела на него, их была целая компания, и я решила, что он симпатичный, но все же не настолько, если вы понимаете, о чем я. В общем, вообразила себе, что могу быть ему интересна, мне даже показалось, что он бросил взгляд в мою сторону. У него были такие ужасно красивые глаза – так мне тогда показалось, – голубые, с легкой зеленцой, похожие на море, какое оно бывает летом на каникулах, – но ему, конечно же, понравилась не я, а Анетт. Всем всегда нравилась именно Анетт. Я поняла это, когда отправилась в туалет и прошла совсем близко от них. «Вы можете приударить за другими, если хотите, – сказал он своим приятелям, имея в виду, конечно же, меня, – но вот эта снежноглазая – черта с два».

Эльзебет довольно много времени пробыла в туалете, а когда вышла, Анетт уже сидела на коленях Адама Виде и смеялась. Она была пьяна. Они все были пьяны. У них в округе проходили соревнования по мотогонкам – самое значимое в году событие в Йевредале, и те парни были нездешние, народ стекался к ним со всех окрестных мест. Потом они, пошатываясь, двинулись к машинам, и Анетт крикнула Эльзебет, чтобы та не отставала, потому что у парней есть еще выпивка в палатках на берегу озера. «Ну идем же, Беттан, не будь такой скучной».

– Последнее, что я видела, это то, как она вклинилась между двумя парнями, сидевшими на передних сиденьях «Кадиллака» с нарисованными на его капоте языками пламени. Ее ноги были перекинуты через ноги Адама Виде, и оба парня вовсю ее тискали, рука Адама уже забралась ей под футболку, а она пила из горлышка какое-то пойло – самогонку, как выяснилось на суде, – и подпевала песне, гремевшей над парковкой. Я не захотела с ними ехать. И я терпеть не могла, когда она называла меня Беттан. У меня уже бывало такое, что я спала с парнями, которые мне не особо нравились, – только чтобы не показаться скучной. Иногда я притворялась, что влюблена в них, чтобы не было так противно.

Тут в комнату, неся кофе, вернулся муж, и Эльзебет Франк потянулась, делая вид, что разминает спину. Любовным, оберегающим жестом погладила супруга по щеке.

– Пожалуй, будет лучше, если я побеседую с ними одна, – сказала она ему.

– Ты знаешь, тебе нечего стыдиться. И помни, что я рядом.

– Я помню.

Поцелуй в лоб, и муж удалился в другую часть дома.

– Он не знает всего, – пояснила Эльзебет. – Это неправда, что я не вспоминала об этом. Все эти годы оно жило во мне. Я должна была вытащить ее из этой машины, я же чувствовала, что все это может очень плохо кончиться, но я не сделала этого, потому что в тот момент была зла на нее. Я до сих пор вижу ее перед собой, ее танцующие в воздухе руки, когда они поехали прочь. И что я сделала? Ничего! Только шла и ревела как дура, пиная камни, перлась целых два километра через лес, настолько мне было жалко себя.

Только на следующий день, ближе к вечеру, она узнала от матери Анетты, что произошло. Когда кто-то нашел ее в палатке и забил тревогу.

Семеро молодых людей, самому младшему из которых исполнилось всего шестнадцать, приняли участие в групповом изнасиловании. И именно самый младший положил конец всему, настолько глубоко запустив в девушку руку, что произошел разрыв стенки влагалища. Когда Эльзебет узнала, что произошло, Анетт уже лежала на операции. У нее был внутренний разрыв живота.

– Я совсем недолго просидела на первом судебном слушании, на большее меня не хватило. Я сменила гимназию, стала ходить в ту, что находилась дальше к югу, чтобы не сталкиваться с ними на улице, когда они снова выйдут на свободу. Они получили всего один год. Как она поживает сейчас, я не знаю. Если она вообще еще жива. Если сумела завести детей. Должно быть, именно поэтому я уехала, чтобы больше не встречаться с Анетт. Как-то раз я пробовала найти ее в «Фейсбуке», чтобы узнать, как она, как сложилась у нее жизнь, но не нашла. Она ведь тоже сменила фамилию.

– Ваш супруг прав, – сказала Силья, – здесь нет вашей вины. Это насильники должны стыдиться.

Женщина отвернулась. Эйра обратила внимание на то, как она одета, – шикарные, немного безликие вещи. Из тех, что уместны в любой ситуации.

– Видеть, как он стоит и выбирает дрель, как будто ничего… Я потом все думала, ведь вокруг меня было столько тяжелых вещей. Опасных вещей. Я могла бы ударить его лопатой по голове. Или труборезом. Да чем угодно. Но не сделала ничего. Просто стояла и смотрела, как он уходит.