Мы знаем, что ты помнишь

Улоф не сразу сообразил, что он сел на то же самое место, что и тогда, за самым дальним концом стола, на краю кухонной скамьи. Мама сидела рядом, но чуть поодаль, чтобы не задевать его своим телом. Она казалась Улофу маленькой и сгорбившейся, должно быть, потому что сам он здорово вымахал в том году и перерос ее. Отец сидел в кресле, и Ингела по другую сторону от матери, совсем рядом с ней. Никто не смотрел на Улофа, хотя его тело заполняло собой все пространство кухни. Они смотрели в пол. Они смотрели в сторону. Он тоже смотрел в пол и на свои руки. На свои мерзопакостные руки.

Кажется, никто ничего не говорил.

А потом шаги на лестнице. Вниз спустилась полиция, и один из полицейских держал в руке пластиковый пакет. Внутри лежало что-то мягкое, что-то желтое.

Они устроили обыск в его комнате и рылись в ящике под его кроватью. Полицейский положил пакет на стол. Желтый, словно одуванчик, словно солнышко, ослепительно-желтый. И всем сразу стало ясно, куда надо смотреть. Взгляды окружающих устремились на пакет, как мухи на мед.

Можешь объяснить, Улоф, что это такое?

Как это оказалось под твоей кроватью?

Он не мог им этого сказать, когда вся его семья сидела там и глядела на него, пусть даже они делали вид, что смотрят на что-то совсем другое. Этот аромат, он сводил его с ума. То ли так пахли ее духи, то ли дезодорант, то ли ее волосы. Или она сама пахла так сильно.

Это – кофта, Улоф.

Чей-то чужой голос произнес это. Улоф поднял голову и наткнулся на взгляд отца. И не узнал его.

Точно такая, какая была на ней, когда она пропала.

Тучи проползли мимо, так и не исторгнув из себя ни капли дождя. Когда холоднокровных рысаков разогревали перед стартом, воздух, сухой и горячий, был пропитан пылью.

– Так вот где весь народ, – присвистнул Август, устремив взгляд на ряды цифр на электронных табло. Дерзкий Принц был фаворитом, но все же с коэффициентом ниже двенадцати, в то время как Аксель Зигфрид уже 780-й раз приносил выигрыш тем, кто на него ставил. Когда Эйре понадобился кто-нибудь, с кем можно пойти на скачки, Август тут же вызвался добровольцем.

– Скачки с участием холоднокровных пород, – проговорила Эйра, – одно из важнейших событий всего сезона в Даннеро, по популярности почти ничем не уступает V75[6].

– Ничего, если я поставлю двадцатку?

Эйра смерила его тяжелым взглядом.

– Я просто пошутил, – тут же пошел на попятную Август.

С тех пор, как сгорел ресторан при ипподроме, Даннеро перестал быть прежним. Новые строения были светлыми и просторными, но в них уже отсутствовал былой дух обшарпанной старины. Бывало, что они приезжали сюда всей семьей, особенно на полночный забег – самый большой народный праздник летом. Эйра помнила захмелевших людей и то невыносимое напряжение, когда им с Магнусом дали десятку, чтобы они поставили на лошадей и перестали ползать под ногами у взрослых, выискивая билеты, которые народ мог посеять по пьяни. Она до сих пор ощущала то счастливое упоение мечтами, казавшимися на тот момент вполне досягаемыми, когда любой мог в одно мгновение стать богатым.

В новом ресторане и в вип-ложе все места были заняты, снаружи на открытом месте быстро собиралась толпа. Именно там, по словам Карин Баке, обычно стоял Свен Хагстрём. Настолько близко, что можно было почувствовать порывы ветра и ощутить вибрацию почвы, когда кони, стуча копытами, проносились мимо, вдохнуть резкий запах лошадиного пота.

Эйра уловила обрывок разговора между двумя явно знавшими друг друга людьми и двинулась в их сторону. Пожилые мужчины в кепочках от солнца и шерстяных куртках, несмотря на двадцатипятиградусную жару, негромко беседовали между собой. Она услышала, как один из них, явно имеющий свои связи в конюшне, намекнул, что Бюске Филип хорошо показал себя на тренировках, в то время как Эльдборкен после полученной зимой травмы, скорее всего, проведет свой худший сезон.

Собеседники трещали все быстрее, по мере того как Эльдборкен, к их изумлению, возглавил заезд, обошел Бюске Филипа и пересек финишную черту с коэффициентами, которые заставили кого-то вскрикнуть.

Когда жокей получил свой букет цветов и победитель побежал рысью круг почета, у Эйры завибрировал телефон. Звонил спортивный директор ипподрома – наконец-то! Все это время он был недоступен, но через две минуты собирался быть у касс, прямо за киоском, где продавали колбасы.

– Просто очень много дел сегодня, – оправдывался спортивный директор, вытирая со лба пот и закатывая рукава рубашки. Он ужасно спешил и смог выкроить всего три минуты между встречами со спонсорами, чтобы подойти к ним.

Фамилия Свена Хагстрёма была ему незнакома, «но я многих помню просто так, в лицо, не зная их имен».

Эйра показала ему снимок, который был сделан примерно в тридцати шагах от того места, где они сейчас разговаривали.