Мы знаем, что ты помнишь

Когда она вернулась обратно в полицейский участок, на ее месте сидел Август Энгельгардт. Не то чтобы каждый сотрудник имел свое строго оговоренное рабочее место, и потом на данный момент она ведь все равно была прикреплена к другому отделу, но все же Эйра относилась к этому столу как к своему.

– Я тут подумал, что тебе захочется на это взглянуть, – сказал он и слегка откатился назад на стуле.

Наклонившись вперед, Эйра оказалась очень близко от парня. Странное ощущение пронзило ее тело, но она даже самой себе не призналась бы в этом.

– Моя девушка откопала это в ленте новостей, – пояснил Август.

Это была страница одной из популярных соцсетей, по экрану бежали многочисленные комментарии.

Имя Улофа Хагстрёма кочевало из одного окошка в другое.

Надо отчекрыжить ему хер и все остальные причиндалы. Какого дьявола таких типчиков отпускают на свободу. Полиция защищает насильников, потому что они сами там все насильники. Да вешать их надо, этих мерзавцев, на первом же суку, а тем героям, кто так и делает, – почет и уважуха.

И так далее и тому подобное.

Эйра тихо выругалась.

Они старались сохранить его имя в тайне, но все в полиции, разумеется, были об этом осведомлены. Информация может просочиться тысячей разных способов. К тому же все произошло в округе, где всем прекрасно известно, кто он.

Август подался вперед и задел рукой ее бедро.

– И уже больше ста людей поделились этой ссылкой, – сообщил он, листая страницу вниз. – И еще семь, пока я здесь сижу.

Мы должны сообщать всем, где они живут, значилось в одном из комментариев. Мы должны предупреждать друг друга. СМИ замалчивает эту тему. Но это наше право – знать.

– А твоя девушка, – спросила Эйра, – она тоже оставила какой-нибудь комментарий?

– Она просто поделилась ссылкой, – пожал плечами Август.

– Пожалуй, тебе стоит попросить ее больше так не делать.

– Я знаю.

Чаще всего моменты просветления случались по утрам, примерно между пятью и шестью часами, когда Черстин Шьёдин вставала с постели и шла варить кофе.

Иногда он получался крепким, а иногда чересчур крепким, но Эйра не говорила об этом матери. Каждое утро было как убежище, пока полученные за день впечатления не оставили после себя сумбур в голове. Когда луг, сбегавший к старому порту в Лунде, был еще безмятежно спокоен и тих. Когда-то там было очень оживленно, парусные суда со всего света причаливали к берегу. Вот уже скоро девяносто лет будет, как здесь остановили колонну демонстрантов. Вся округа в ужасе замерла, когда засвистели пули солдат, когда пали друзья. Пять смертей всего за несколько секунд.

Здесь покоится шведский рабочий, вырезано на памятнике на братской могиле. Голод – это преступление, помни об этом.

Эхо расстрела в Одалене навечно осталось в Лунде. Впрочем, долгое время его не называли «расстрелом», предпочитая говорить «случившееся в Одалене», это звучало более нейтрально, как будто суровую правду жизни можно смягчить какими-то там словами. Государство, которое защищало штрейкбрехеров и позволило расстрелять своих рабочих. Кровь, пролившаяся в тот день. Трубачи, трубившие команду: «Прекратить огонь!» Это слишком серьезная страница истории, чтобы так просто можно было от нее отделаться. Никто не хочет этого. И все этого хотят. Никогда не потеряют своей актуальности разговоры о том, кто участвовал в марше демонстрантов, а кто нет, чьи родители, чьи дедушки и бабушки были там. Никто не заикался на тему «давайте лучше не будем об этом», потому что народ не желал мириться с тем, чтобы эта часть его истории оказалась предана забвению.

– Барахолка в Сёрвикене? – Черстин подняла глаза от газеты, которую она прочитывала от корки до корки, а потом почти сразу же все забывала. – Да, конечно же, я ее знаю. Это в том белом домике возле крутого поворота. Я часто туда ездила покупать материю. Как же звали тамошнюю хозяйку?..

Эйра знала, что она могла к кому угодно обратиться в Сёрвикене и узнать, кем была владелица магазинчика, у которой часто обедал Свен Хагстрём, но ей было важно поговорить с матерью, заставить Черстин вспомнить. В последнее время ее часто поражало, сколько же всего было с этим связано: ты помнишь ее или его, помнишь эту песню, фильм, книгу, помнишь, что мы делали, в каком году это было?

– Карин Баке! – крикнула Черстин, когда Эйра уже стояла на пороге. – Вот как ее зовут! Я, пожалуй, могла бы поехать туда с тобой, вдруг у нее появилось в продаже что-нибудь интересное?

– Мне нужно туда по работе, – объяснила Эйра, – это связано со смертью Свена Хагстрёма. Помнишь, мы об этом говорили? Ты еще читала в газете.

Новость уже давно перестала быть новостью и с первых полос газет переместилась в середину, где теперь писали в основном про то, что полиция замалчивает обстоятельства дела и что у них нет никаких новых зацепок. В Сети журналисты укоряли власти в том, что они игнорируют версию о волне грабежей за рубежом.