Мы живем рядом

Шофер оставил машину, подошел к ним:

— Машина в исправности. Можно ехать!

— Погоди, — сказал третий купец, которого звали Ага-хан, — открой багажник. У тебя найдется большой мешок?

— Мешок у меня есть, но не очень чистый...

— Ничего, возьми мешок и иди за мной!

Они все спустились к рыбаку. При виде американца он стоял в нерешительности, бормоча приветствие. Но, увидев перед собой трех высоких, широкоплечих, богато одетых людей, от которых пахло сигарами и джином, он почтительно поклонился, призвав на них благословение аллаха, не зная, зачем понадобилось таким важным господам смотреть, как он кончает удачный улов, на который у него особые виды. Старая крыша совсем рухнула, надо менять солому; за этот счастливый улов на базаре можно хорошо выручить.

Так как господа остановились именно у ямы, где барахталась рыба, и американец наклонился к яме, рыбак подумал: «Вот большие люди, а интересуются трудом простого рыбака. Верно, у них доброе сердце!»

Американец рассматривал рыбу в яме. Никакого сказочного блеска больше не было. Радуга, которую он видел с берега, померкла. Теперь перед ним в яме бились большие и маленькие рыбы, названий их он не знал. Они делали невероятные усилия, чтобы выскочить из ямы, и от этой рыбьей тесноты становилось скучно глазам.

Шофер подошел с мешком. Ага-хан сказал:

— Мы берем эту рыбу! — он похлопал американца по плечу: — Для гостя нам ничего не жалко! Азис, переложи ее в мешок!

Рыбак сделал шаг к яме, он не знал, что подумать, что сказать. Эти сильные господа могут сделать с ним все что захотят. Кто он и кто они? Не жалкому рыбаку сопротивляться желанию таких людей... А крыша, которая сгнила? Он хотел сказать о своей нищете, об этой несчастной крыше, но слова не шли у него с языка.

Шофер стал на колени и швырял теперь рыбу в мешок тем же широким движением, каким рыбак швырял ее из сети в яму. Рыбы широко раскрывали рты и пучили свои слюдяные глаза, корчились и изгибались, и американцу стало скучно: все было обыкновенно, как в рыбной лавке. Шофер работал не останавливаясь. Рыбы было много, и когда яма опустела, шофер, сгибаясь под тяжестью мешка, понес его к машине.

Американец, проваливаясь по щиколотку в песок, тоже начал взбираться по откосу. Он влез в машину, закурил сигарету и смотрел теперь вперед, где красная полоса легла по горизонту, как итог этого веселого и не совсем понятного дня.

Купцы, пересмеиваясь, влезли в машину и заняли свои места. Машина пошла. Никто не оглянулся на рыбака, стоявшего перед пустой ямой.

Ага-хан повернулся к американцу:

— Теперь ваше желание исполнилось: вы можете выбрать лучшее, остальное выбросить...

— Как выбросить?! Столько рыбы! И потом вы за нее дорого заплатили!

— Признаться, да, — сказал Ага-хан, — я дал ему на счастье рупию.

— Как рупию?! — воскликнул американец. — За мешок рыбы — рупию?!

— Но мы же бедные люди, дорогой, а он такой богач! К его услугам целый Инд!

Сигара в руке Ага-хана закачалась. Он весь скрючился в припадке смеха.

— Ага-хан — известный шутник, — сказал второй купец. — Он всегда любит весело пошутить!

— Завтра будет смеяться весь город, — сказал купец. — Шутки Ага-хана веселят сердце. Подумать: за мешок рыбы рупию — на счастье! Хо! Хо!

— Рупию на счастье за мешок рыбы! — воскликнул американец.

И тут все начали хохотать как сумасшедшие. Американец хохотал, расстегнув пояс, чтобы не задохнуться.

«Да, — думал он, — рупию за мешок рыбы! Это смешно. Вот он, настоящий Восток, непонятный и таинственный. Здесь можно делать дела!»

Машина набирала полную скорость. Впереди была темнота, прорезаемая светом фар.

В пакистанской деревне

Как печальны пакистанские деревни! Какое-то безмолвие тягостного труда висит над ними. Кажется, что здесь труженик земли навсегда склонен над своим полем и ни” что не радует его: ни прекрасные деревья по краям поля, ни бирюзовое небо над его головой, ни пенье бесчисленных птиц, ни даже урожай, собранный его руками.

Вы не услышите веселого голоса, не то что песни! Вы не услышите оживленного разговора, не увидите улыбки на лице... Как будто обет молчания дали эти тихие, красивые люди, которые с таким удивлением смотрят на вас, как на выходца из другого мира.

Вы попали в другой, далекий век, в котором автомобиль кажется измышлением дьявола, колдовством, пугающим человека.

А бык, идущий по дороге, тяжело переступая с ноги на ногу — это средоточие забот, это нечто особенно дорогое. Он несет на своей могучей шее столько пестрых лент, столько наговорных ниток с бирюзой, костяшек, ракушек, — это амулеты. Он убран цветами. Амулеты, висящие на его шее, — против дурного глаза, против плохой воды, против укуса кобры, против диких зверей, против вора, против всех болезней, против злых духов...

Он кормилец. Он первый работник. Он идол крестьянской жизни. Эта крестьянская жизнь похожа на картинку из учебника о средневековье. На пригорке, прикрытый тенью ореховой рощи, виден дом. Это жилище земиндора — помещика. Дом стоит высоко. С его балкона можно окинуть взглядом поля, принадлежащие помещику.