Мы здесь

Кристина приняла душ и не вполне опытной рукой наложила макияж (хорошей косметики у нее не было, а мать ее светским тонкостям не учила). Оглядывая себя в зеркало, Крис завороженно думала, как этот вечер ее изменит и сколь многое к его концу она для себя узнает и уяснит. Вот она, перед своим решающим вечером в черном, белом и красном. Еще раз взыскательно себя оглядев, девушка мысленно пожелала себе удачи.

Она осторожно спустилась вниз. Ее мать на тахте смотрела телевизор. На вечеринку Кристину официально отпустили. Мама полагала (совершенно справедливо), что ее собственная репутация в городке убережет дочь от чьих-либо посягательств. Во всяком случае, под таким благовидным предлогом отпускалась сегодня Крис (то, что матери в целом по барабану, куда она идет, тоже читалось между строк). Что же до Джинни и Хенны, то они о мероприятии предпочли навешать родителям на уши тонну искусно сплетенной лапши: что они, мол, будут сегодня допоздна заниматься уроками у одной девочки – до самого, самого поздна. Меж собой три подружки загодя договорились, что из тактических соображений пить сегодня надо только водку, если она будет: от нее нет запаха.

– Ну и видок, – хмыкнула при виде дочери мать. – И на что же ты похожа?

И отвернулась обратно к экрану. Отец Кристины сказал бы что-то более приветливое, но его не было в живых, и он бы не захотел, чтобы дочь уходила. Девушка решила, что здесь, внизу, дожидаться не будет. Прихватив на кухне яблоко (надо же, чтобы в желудке было хоть что-нибудь, кроме всей этой водки!), она вернулась к себе в комнату. Ждать лучше здесь. Отсюда из окна виден угол улицы. Как только появятся подруги (уже скоро: на часах без пяти семь, а вечеринка назначена на восемь), она тут же кинется по лестнице и выбежит к ним из дома.

Она села у окна. Волнение было такое, что занималось дыхание. Яблоко Кристина грызла машинально, без всякой охоты: с трудом сжевала половину. Взволнованность была такой сильной, что ей было ни до чего. И она ждала. Ждала и ждала.

А они не пришли.

В понедельник в школе только и разговоров было, что о той вечеринке. Туманные истории. Те, кто там побывал, с загадочным видом общались исключительно между собой. Всюду полунамеки, тихое хихиканье, флер таинственности. У Джинни на шее лиловел засос, из-за которого ее чуть не услали с уроков домой. С упоением вспоминались чьи-то пьяные выходки, а вполголоса, взахлеб, с тихим повизгиванием пересказывались истории похлеще.

Когда Кристина тихо поинтересовалась у Хенны, что случилось и почему они за ней не зашли, та капризно пожала плечами:

– А че ты не позвонила, подтвердиться?

– Так… вы же всегда за мной заходите, – недоуменно сказала Крис. – Я и думала…

– Ах, она думала! Индюк думал, да в суп попал.

Выходило как-то так, что своих подруг Кристина считала чересчур уж близкими. А на самом деле все было иначе. Совсем иначе.

Видеться с ними она не перестала. Они так и оставались друзьями, пока Крис в свои восемнадцать не уехала из городка. Следующее десятилетие у нее прошло в разъездах по стране и миру. После этого они еще не раз выходили вместе «в свет» и зажигали от души.

Но сидеть в одиночестве у окна и ждать, видеть сумеречную, уже глазастую от огней улицу и недоумевать, что же послужило причиной задержки (может, позвонить? Хотя что толку понапрасну дышать в трубку?) А может, еще зайдут? Придут, позвонят в дверь: на улице-то уже темень, из окна ничего не видно…) – воспоминание об этом никуда не делось. Мука ожидания отложилась у Кристины, казалось, навсегда. Особенно то, как она в конце концов сдалась (продержалась, кстати, до половины десятого), стянула с себя к чертовой матери шмотки и отправилась вниз, чтобы наконец съесть хоть что-нибудь приличное. Ее мать сидела все в той же позе, только уже в кресле и перед выключенным телевизором. Сидела и смотрела перед собой.

Она посмотрела на дочь и, ничего не сказав, улыбнулась. Горько.

Нынче в ответ на досужий вопрос Крис сказала бы, что тот вечер остался далеко позади. Но это было не так. Подобные вечера никогда от нас не отдаляются. Когда вы молоды, ваша кожа очень чувствительна, и оплеухи, которые вам отвешивает жизнь, обжигают.

А удары от предательства и забвения друзей остаются на ней в виде шрамов.

Осознав сейчас, что происходит в ее голове, Кристина рассмеялась над собой, попросила боженьку, чтобы Хенна, в сравнении с их последней встречей, потолстела еще больше, и двинулась в сторону дома.