Мы здесь живем. Том 3

Этим произволом указанных ведомств попрано мое законное право на переписку с семьей.

Но государство, попирающее мое законное право, утрачивает само свое моральное право ожидать от меня соблюдения моих обязанностей, в том числе и обязанности придерживаться только законных форм протеста.

Если меня хотят убедить, что мое указанное письмо не скоммуниздили, а оно «просто затерялось» по пути, то эта версия может выглядеть правдоподобной лишь при разрешении мне — в виде частичной компенсации — отправки в ближайшие же дни письма домой.

В противном случае я вправе буду считать эту акцию против меня издевательской и провокационной.

30.03.86 г.

политзакл. Марченко

9.

Генеральному прокурору СССР

Рекункову от политзаключеннго тюрьмы

г. Чистополя

УЭ-148/СТ-4

Марченко Анатолия Тихоновича

Заявление

Гражданин Генеральный прокурор! Формально подконтрольные Вам ведомства МВД и КГБ преступными методами «перевоспитания», в том числе голодом, холодом, избиениями, наркотиками и др., сделали меня инвалидом. Мои неоднократные обращения к Вам за правовой защитой не предотвратили этого, а все мои заявления в ПВС СССР о Вашей бездеятельности конфискованы тюремной администрацией, которая продолжает меня добивать. Все это делает меня в глазах властей носителем «государственных секретов» и является настоящей причиной того, что меня вот уже 3 года лишают свиданий с семьей.

Подобная практика делает советское правительство злостным нарушителем международных соглашений о правах человека и преступным в глазах цивилизованного мира, для которого и внешняя политика любого правительства начинается в собственном доме.

Политзаключенный

Анатолий Марченко

30 мая 1986 г.

Документы о голодовке 4 августа — 27 ноября 1986 года

1.

Президиум Верховного Совета СССР

г. Москва

от политзаключенного Марченко А.Т.

(ТатАССР, г. Чистополь, УЭ-148/СТ-4)

Заявление

4-го ноября 1986 г. в Вене открывается Встреча представителей государств — участников хельсинкского Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе.

Считая себя политическим заключенным, я с 4-го августа с.г. начинаю длительную голодовку протеста, которую в случае применения ко мне принудительно-искусственного кормления намерен продолжать не только до дня открытия Встречи в Вене, но и до ее завершения.

Своей голодовкой я протестую против судебных расправ, учиняемых советскими властями над инакомыслящими, против издевательств и пыток над ними в местах заключения — нередко заканчивающихся физической ликвидацией их с использованием в этих целях специалистов самой гуманной в мире профессии — врачей.

Подобное обращение советских властей с инакомыслящими противоречит духу и букве хельсинкского заключительного акта и других международных соглашений о правах человека, подписанных и ратифицированных советским правительством и дает мне [право] требовать освобождения всех политических заключенных в Советском Союзе.

Политзаключенный (подпись)

04.08.86 г.

P.S. 2-го апреля с.г. мной было написано заявление на имя Генерального прокурора СССР Рекункова А.М. В этом заявлении я обращал внимание Генерального прокурора СССР на факт преступного обращения советских властей с политзаключенным Морозовым Марком Ароновичем, на факт [использования этого с помутившимся разумом человека [чинами] КГБ в своих грязных целях против диссидентов.]

[Я] требовал от Генерального прокурора СССР соблюдения элементарных норм гуманизма и законности в отношении Морозова М.А., ибо во всем цивилизованном мире давным-давно считается тягчайшим преступлением содержать в застенках человека с больным разумом.

Но Генеральный прокурор СССР спустил это мое заявление для разбирательства по существу по нисходящей [на самый] низ — в ведомство начальника Управления УЭ[?] ТатАССР. И получил я ответ от этого начальника: «Мы заявление рассмотрели. Нарушений законности со стороны администрации УЭ-148/СТ-4 по режиму содержания спецконтингента нет».

Как же разбиралось мое заявление, если ни я, ни [кто] другой из бывших сокамерников Морозова М.А. не был никем опрошен по существу моего заявления?

А вот сегодня, т. е. 5 августа, в беседе со мной по поводу моей голодовки начальник отряда подтвердил [слух], распространившийся утром 3 августа по тюрьме, что Морозов М.А. умер в камере № 19 на рассвете 3 августа — даже не в больнице МВД, а именно в камере.

Считаю смерть еще одного политзаключенного в советских застенках не чем иным, как умышленным (но тихим!) убийством, как выборочным истреблением советскими властями политзаключенных в целях их устранения и ликвидации политической оппозиции существующему в СССР государственному строю.

Смерть политзаключенного Морозова М.А. доказывает мою правоту в решении объявить и начать длительную голодовку протеста.

Требую прекращения истребления политических заключенных и их освобождения!

политзакл. (подпись)

05.08.86

2.

Генеральному прокурору СССР

Рекункову А.М. г. Москва

от политзаключенного Марченко А.Т.

(г. Чистополь, ТатАССР, УЭ-148/СТ-4)

//копия: администрации УЭ-148/СТ4//

Заявление