Мы вышли рано, до зари

Поднялись вверх к армянской церкви, и завиднелись на другом конце города трубы. Сережа не видел таких гигантских труб. Как сигары вознеслись в небо. Сколько их? Три, четыре, пять высоченных труб. Вот это комбинат. Вот это город! Как пошел от реки асфальт, так до самого базара, по всем улицам, асфальт, зеленые купы деревьев. На одной улице показалось, что город просто задушен зеленью. От нее ему трудно дышать. Но это казалось, на самом деле он дышал благодаря этой зелени легко, всей грудью. Давно он был в городе, еще маленьким.

Но где же базар? Был ведь на вокзальной площади, на пустыре, который тянулся от городского театра до самого вокзала. Теперь дома, улицы, никакого пустыря. Завернули в переулок, остановились среди бесчисленных автомобилей, «жигулят», «Москвичей» и даже новых «Волг». Вот съезд. Пашка помнил: у базара коновязи были и лошади, и фургоны с лошадьми, распряженные быки жевали сено в повозках. Нету ни лошадей и ни быков. Одни автомобили да мотоциклы. И у ворот рынка уже завивался воронкой народ. Горожане, большей частью чистые, ухоженные женщины, молодежь, чабаны в папахах, деревенщина, селяне вроде Пашки. Запирали на ключ собственные машины и спешили к воротам с ведрами, затянутыми сверху полотном или старыми тряпками, с мешками из полиэтилена, в которых зеленел лук, чеснок; даже тутовую ягоду несли на продажу.

Сразу же за воротами длиннющие ряды такой яркости, пестроты, игры красок: зеленое, красное, желтое; а там, где выставлены цветы, говорить нечего, можно потонуть в радужном цветении торговых рядов. Впереди со своими ведрами хозяйским шагом ступала Валентина, расталкивая прохожих, за ней Пашка с Сережей. На прилавках, просто на сколоченных лавках горы клубники, огурцов, помидоров, слив и ранних вишен, черешни, лука, чеснока с рубчатыми белыми головками в кулак величиной. Рябило в глазах.

— Маня, нету местечка? С тобой не пристроюсь, Нюра? — шла Валька и спрашивала своих знакомых по базару товарок. Наконец одна цыгановская, пораньше прибывшая, позвала Валентину к себе, потеснилась, освободила для нее место. Валька поставила ведра, взяла у Пашки вязанку лука, «семейного», развязала ведра, вынула стеклянную банку, литровую. Наполнила клубникой, поставила сверху на полное ведро и запела: подходи, свеженькая, только с грядочки, медовая клубника. Черешня, только с веточки, гляди какая, ну, дядя, давай, два рубля баночка, почти даром…

Пашка повел Сережу по базару, поглядеть кое-какого товару. Да… Как в далеком детстве. Господи, ну чего только нету на этом базаре. Прошли длинные ряды с красно-зелеными грудами и ворохами на лавках, под навесом, где новые ряды с другими фруктами-овощами, с медом и цветами. Завернули от навеса на простор. Тут толпы ходили какими-то непонятными кругами, как полая вода в реке. У пристенка сидели цыгане. Перед ними, растянутые по земле, лежали кованые цепи. Для собак. Мотыги, топоры, вилы. Старый бородатый цыган в душегрейке поверх атласной красной рубахи, в черном картузе, в полосатых штанах и мягких сапожках. Он картинно привалился к простенку и безучастно смотрел перед собой. Рядом два быстроглазых цыганенка, тоже в сапожках и ярких свитерочках. Они живо наблюдали за публикой, показывали на кого-то пальцем, пересмешничали, потом наваливались друг на друга, возились прямо на земле, как медвежата, смеялись и лопотали по-своему. Перед ними тоже лежали врасхлест цепи. А вон в сторонке кучкой, яркой и текучей, перемещались с места на место цыганки, старухи, молодые, кое-кто с грудными детьми на руках, в широких и ярких юбках, в таких же ярких кофтах и свитерах. Среди них вдруг оглянется и поразит писаной красотой молодайка, совсем еще девочка, но уже за руку держит глазастенькую девчушку, видать, дочку. Они шумно снуют по базару в поисках заработков, гаданий главным образом, а то и просто попрошайничают. Неумирающее, неистребимое, не прирученное никем, никакой властью, фараоново семя. Они всегда были и остаются по сей день украшением любого сборища людей.

Дальше пошли барахолки. На постеленных лоскутах всякая рухлядь, всякая дребедень: от старых ношеных-переношеных пиджаков, шалей, застиранных блузок до ржавых замков, запоров, утюгов и шурупов. И автолавки с товарами разных торговых организаций, приехавшие сюда иногда очень издалека, от самых гор. Шикарная обувка местного изготовления, пиджаки, пальто и куртки из чистого кожзаменителя, вязаные кофты, свитера и бог знает еще что навалено на разостланные паруса или вывешено на веревках и дверях автолавок. И все это гомонит, предлагает свой товар, зазывает или молча ждет своего покупателя.