Мы встретились в декабре

Я опустил взгляд на кожу на костяшках пальцев, которая побелела, когда я вцепился в стену лестницы. С кем разговаривала Эмма? И — Боже. Я почувствовал, как мое лицо исказилось в гримасе. Сделка, о которой мы оба договорились, заключалась в том, что это было не более чем дружеские отношения с привилегиями. Никто слишком сильно не привязывался, никто не страдал.

Я прокрался обратно вниз, желая убедиться, что она не поняла, что я ее подслушал.

В конце концов, полчаса спустя Эмма просунула голову в кухонную дверь и сказала, что пойдет выпить с подругой в последнюю минуту и что, возможно, она увидит меня позже, если я еще не усну.

Мы впервые переспали в канун Нового года, а сейчас апрель. Полагаю, с моей стороны было наивно думать, что что-то может оставаться таким легкомысленным столь долго. Дело не в Эмме. Она милая. Но после Элис — ни за что. Начать новую карьеру означало отказаться от отношений, которые, как я думал, были на всю жизнь, и я больше не собираюсь так рисковать, не сейчас, когда впереди годы подготовки. Я только начинаю чувствовать, что, на самом деле, мне комфортно самому по себе, и я справляюсь со всей этой историей с Элис.

Я позволил себе подумать об Элис, что делал нечасто. Я расстался с ней, но не хочу бросаться во что-то другое и снова оказаться на том же месте. Если Эмма начинает думать, что за этим кроется нечто большее, мне придется мягко стукнуть ее по голове. Но, я в замешательстве потираю лицо, как, черт возьми, мне это сделать, не вызвав переполоха в доме?

Это именно то, что имела в виду Бекки под своим правилом «никаких отношений». Проблема была не в отношениях, а в их окончание, когда все становится запутанным. И Эмма из тех девушек, которым нравится, когда все делается по-ее.

Как только начинаются титры моей сверхдраматичной больничной драмы, я слышу шум за дверью. Думаю, что, вероятно, кто-то ошибся домом. Я подхожу к двери и открываю ее, и в какой-то момент Джесс как бы вваливается внутрь и врезается в меня с негромким звуком удивления. Ее волосы влажные и вьются вокруг лица маленькими прядями, а весь темный макияж глаз, который был на ней, размазался. Она делает шаг назад. Ее пальто забрызгано огромными каплями дождя.

— Хорошая ночь, да? — я не могу удержаться от улыбки, глядя на нее. Она выглядит такой сердитой.

— Вряд ли.

— Так ты заходишь? — она вытирает ноги о коврик. — Значит, свидание прошло неудачно?

— Не совсем. Я чертовски замерзла. Если это был апрельский ливень, то мне он не нравится.

Она проходит мимо меня и сбрасывает пальто, обнажая сине-зеленое платье, которое на ней надето под ним. Я отвожу глаза, как будто она раздевается, а не стаскивает пару черных ботинок на каблуках. И затем она снова становится размером с обычной Джесс и стоит в паре черных колготок на ковре.

— Хочешь, поставлю чайник? — спрашиваю я, когда замечаю, что она дрожит.

— Дай мне пять минут. Я собираюсь подняться наверх и снять это, — она указывает на платье, — быстренько принять душ, чтобы разморозиться, и надеть что-нибудь, что не заставит меня чувствовать, будто я нарядилась.

Пока Джесс переодевается, я ставлю чайник, затем готовлю тосты, густо смазываю их маслом и намазываю ее любимым маршмеллоу. А потом складываю все это на поднос и несу в гостиную. Мгновение спустя Джесс появляется снова, выглядя более похожей на себя в обычных клетчатых фланелевых пижамных штанах и светло-сером флисовом топе с плюшевым мишкой. Ее прическа и макияж все еще на месте, поэтому она выглядит неуместно — как актриса после выступления на сцене Вест-Энда.

— Боже мой. Кажется, я люблю тебя, — говорит она, увидев чай и тосты. — Ты читаешь мои мысли.

Я протягиваю ей кружку:

— Подумал, что тебе может быть холодно даже после душа.

Я наблюдаю, как она устраивает маленькое гнездышко, которое всегда делает, когда сидит перед телевизором, обхватив кружку пальцами и свернувшись калачиком на диване, как кошка. Она натягивает пушистое одеяло и укутывает им ноги, создавая вокруг себя крепость из подушек, и почти мурлычет от счастья.

Затем она делает глоток чая, и на ее лице появляется выражение абсолютного ужаса.

— С тобой все в порядке? — спрашиваю я, думая, что, возможно, положил ей в чай соль вместо сахара.

— Я никогда, никогда больше не пойду на свидание из «Тиндера», — говорит она.

Не уверен, почему я чувствую что-то подозрительно похожее на облегчение. Она мой друг, не более того. И мне нужно взять себя в руки. Меня не касается с кем, или как, она встречается.

— Что случилось? — осторожно спрашиваю я.

— О божечки, — говорит Джесс, а затем рассказывает мне историю о том, как Тео пришел в стельку, бросил ее, а потом ушел с кем-то другим, заставляя меня покатываться со смеху.

— Честно говоря, думаю, что свидания — это своего рода пытки, — говорю я.

— И это не шутка, — Джесс натягивает одеяло до носа и, смеясь, поворачивается ко мне лицом. Она вытирает пятно черной туши из-под глаза.

— Спорим, ты не сможешь это переплюнуть?